Сначала я был нормальным украденным персонажем, а потом случилась какая-то апокалиптическая катастрофа. Люди тонкими цепочками поплыли из города, а я, сидя на корточках в квартире, проверял свой карабин, готовясь к самому худшему. Еды не было, кто-то готовился совершить набег на ближайший супермаркет в поисках тушенки и бобов. Никто не истерил, все были обреченно-флегматичны и так же обреченно-флегматично смотрели в небо. Тогда я понимал, но сейчас понимание сделало ручкой.

@темы: Просто бред, Сны

---

Когда выдалась возможность, я выдул пару литров черного чая практически одним махом.

А еще да. Выяснилось, что двухчасовой цикл нажатия на кнопку "случайный дневник" не дает никакого результата. Я-то уж точно не нашел ничего приятно-флудерного, что хотелось бы видеть в своем избранном. Политические параноики, совершенно неадекватная куча онемешников, девушки лет пятнадцати со сдвигом в крайнюю любвеобильность. Я не сказал бы, что меня интересно читать, но блин. Почему люди такие унылые?..

@музыка: All Along the Watchtower

@темы: Бессоница и ее последствия, Нытье

---

Мне лень всячески вуалировать этот лытдыбр, но, я думаю, стоит отметить факт, что я попал в анальное рабство гражданской авиации. Следующие пять с половиной лет меня будут учить всячески ублажать авиадвигатели и летательные аппараты в общем.

@темы: "И слабая плоть снова сливает!..", лытдыбр

---

Разрушитель, молот в камне, негры и китайцы в Асгарде и вообще какой-то ахтунг. Да, это сырой футаж к Тору, демонстрировавшийся на комикконе. Enough Said. Или как там говорят в таких случаях -_-
ну и рожа у Тора >< нет, он правда ужасен, лол))

@темы: марвел

---

Кажется, я слишком часто выкладываю сжирающий мне мозг треш, да? Я уже писал о канадском мюзикле по «Зловещим мертвецам»? Писал. Теперь напишу еще раз ><
Нет, ну этот треш действительно надо видеть и слышать, лол ><
На тытрубке есть старая и новая версия, но старая меня как-то больше вставляет, лол.) Она как-то безумнее ><





Меня штырил раньше отрывок с последней песней >< Хотя блин... с первой тоже ><


Ыыыы... Надо пойти целиком пересмотреть что ли *)

@темы: Увлечения

---

Моя милая матушка любила говорить в мое бытие шестнадцатилетним, что никогда в жизни не чувствуешь себя старее, чем в шестнадцать лет -_- Она ошибалась, мне двадцать и я бородат и я чувствую себя лет на двадцать восемь-тридцать, а может и все сорок. Такое мерзкое ощущение, что у меня вся жизнь позади, или она вообще извергается из огромной галактической задницы в бескрайнюю пустыню космоса -_- и я ничего с этим не делаю. Ыыы.
Ну ладно, делаю, но ощущение кризиса среднего возраста из-за этого уж точно не проходит. Я многое не пробовал, ага, но, чтобы сейчас это получилось, нужно обладать какими-нибудь скиллами, которые все остальные люди в юношестве качали, а я тратил очки левелапов на что-то совершенно другое и ненужное >< я не знаю даже как можно объяснить это иначе, лол.
Короче, у меня кризис среднего возраста.

@темы: Размышлизмы, Усталость, Нытье

---

Нарисованный бекон будит во мне чувство нарисованного голода -_-

@темы: Ахтунги O_o, глюки

---

Жарко, душно и безблагодатно. Воды нет, полезных ископаемых нет, трава, выжженная безжалостным солнцем, пожелтела, и листья на деревьях высохли и опали, имея в виду явно не приход осени, а трансформацию нашей маленькой скалы недоцивилизации в расплавленную преисподнюю. Даже атмосфера ночной "прохлады" напоминает больше раскаленную сковороду, только-только масло на асфальте не шипит. Интересно, если разбить на него пару яиц, начнут ли они прожариваться?
Написал маленькое матерное сочинение на тему "я и сорокаградусная, мать ее, жара", но решил, что оно для меня максимально несдержанно и совершенно идиотично. Я фалломорфирую вприсядку, дорогая корректорная.
Можно только порадоваться, что завтра суббота, и оказаться в центре города, да и вообще на улице, мне грозит только по большой глупости и совершенно доброй воле. Аминь.

@настроение: ...

@темы: Ахтунги O_o

---

Ыыыы ><
Страшный летний треш. Сильно по мотивам комикса. Наконец-то я догадался ознакомиться с первоисточником до просмотра экранизации, хм.






Надо сходить что ли, лол ><

@темы: комиксики, Увлечения

---

Иногда больше рецензий на свкомиксе мне нравятся их анонсы комиксов >_< очень верно ухвачена главная мысль последнего выпуска «Голубого урожая», я щитаю.

да, он-таки вышел с месячной или двухмесячной задержкой, ох.

@темы: sw, комиксики, Увлечения

---

Я надеюсь, скоро это закончится. Ну, это в любом случае скоро закончится, но в скором времени я не могу представить никакого удовлетворительного результата. Может зря. В любом случае, что-то будет и не обязательно так, как мне бы того хотелось. Это нервирует.

@темы: Просто бред, Нытье

---

Я опять начинаю флудить никому ненужной музычкой oO
Почему-то нравится. Хм.



я стал палиться слушать какую-то страшную хрень. или просто стал слишком толерантным в музыке.

@темы: музыка

---

На родной планете Мюкке и Шаршика (может они действительно земляки, хм) готовят в это время года прекрасное блюдо. Оно называется пэццэ.

@настроение: головастол

@темы: глюки, словеска

---

"Попробуй с этой больной головой начать разумную трезвую жизнь".

@темы: цитата, музыка

---

Я убью тебя, лодочник!


oO качество опять стало хуже o_0

@темы: музыка

---

Почему, когда подача информации идет в виде диалога, она запоминается лучше? Потому что ты, блин, так несуразно ведешь диалог, что потом вспоминаешь его черт знает сколько времени и краснеешь.

@темы: Просто бред

---

Мне скучно читать свое избранное. Вы все сплошные зануды и нытики, а главные флудерасты еще и стали писать что-то такое, что мне совсем неинтересно. Не стыдно? А я уже сколько лет пишу об одном и том же, лол. Нужна новая кровь.
*можете просто ответить, что тоже очень меня любите*

@темы: Усталость, музыка

---

Гумилев большой любитель жрать мне мозг. Не думаю, конечно, что он знал об этом прискорбном факте при жизни, но...
Или мой мозг любитель сжираться Гумилевым, в силу обстоятельств. Я уж даже не знаю oO

I

На полярных морях и на южных,
По изгибам зеленых зыбей,
Меж базальтовых скал и жемчужных
Шелестят паруса кораблей.

Быстрокрылых ведут капитаны,
Открыватели новых земель,
Для кого не страшны ураганы,
Кто изведал мальстремы и мель,

Чья не пылью затерянных хартий,
Солью моря пропитана грудь,
Кто иглой на разорванной карте
Отмечает свой дерзостный путь.

И, взойдя на трепещущий мостик,
Вспоминает покинутый порт,
Отряхая ударами трости
Клочья пены с высоких ботфорт.

Или, бунт на борту обнаружив,
Из-за пояса рвет пистолет,
Так, что сыпется золото с кружев,
С розоватых брабантских манжет.

Пусть безумствует море и хлещет,
Гребни волн поднялись в небеса, -
Ни один пред грозой не трепещет,
Ни один не свернет паруса.

Разве трусам даны эти руки,
Этот острый, уверенный взгляд,
Что умеет на вражьи фелуки
Неожиданно бросить фрегат.

Меткой пулей, острогой железной
Настигать исполинских китов
И приметить в ночи многозвездной
Охранительный свет маяков?


II

Вы все, паладины Зеленого Храма,
Над пасмурным морем следившие румб,
Гонзальво и Кук, Лаперуз и де Гама,
Мечтатель и царь, генуэзец Колумб!

Ганнон Карфагенянин, князь Сенегамбий,
Синдбад-Мореход и могучий Улисс,
О ваших победах гремят в дифирамбе
Седые валы, набегая на мыс!

А вы, королевские псы, флибустьеры,
Хранившие золото в темном порту,
Скитальцы арабы, искатели веры
И первые люди на первом плоту!

И все, кто дерзает, кто хочет, кто ищет,
Кому опостылели страны отцов,
Кто дерзко хохочет, насмешливо свищет,
Внимая заветам седых мудрецов!

Как странно, как сладко входить в ваши грезы,
Заветные ваши шептать имена,
И вдруг догадаться, какие наркозы
Когда-то рождала для вас глубина!

И кажется - в мире, как прежде, есть страны,
Куда не ступала людская нога,
Где в солнечных рощах живут великаны
И светят в прозрачной воде жемчуга.

С деревьев стекают душистые смолы,
Узорные листья лепечут: "Скорей,
Здесь реют червонного золота пчелы,
Здесь розы краснее, чем пурпур царей!"

И карлики с птицами спорят за гнезда,
И нежен у девушек профиль лица...
Как будто не все пересчитаны звезды,
Как будто наш мир не открыт до конца!


III

Только глянет сквозь утесы
Королевский старый форт,
Как веселые матросы
Поспешат в знакомый порт.

Там, хватив в таверне сидру,
Речь ведет болтливый дед,
Что сразить морскую гидру
Может черный арбалет.

Темнокожие мулатки
И гадают, и поют,
И несется запах сладкий
От готовящихся блюд.

А в заплеванных тавернах
От заката до утра
Мечут ряд колод неверных
Завитые шулера.

Хорошо по докам порта
И слоняться, и лежать,
И с солдатами из форта
Ночью драки затевать.

Иль у знатных иностранок
Дерзко выклянчить два су,
Продавать им обезьянок
С медным обручем в носу.

А потом бледнеть от злости
Амулет зажать в пылу,
Вы проигрывая в кости
На затоптанном полу.

Но смолкает зов дурмана,
Пьяных слов бессвязный лет,
Только рупор капитана
Их к отплытью призовет.


IV

Но в мире есть иные области,
Луной мучительной томимы.
Для высшей силы, высшей доблести
Они навек недостижимы.

Там волны с блесками и всплесками
Непрекращаемого танца,
И там летит скачками резкими
Корабль Летучего Голландца.

Ни риф, ни мель ему не встретятся,
Но, знак печали и несчастий,
Огни святого Эльма светятся,
Усеяв борт его и снасти.

Сам капитан, скользя над бездною,
За шляпу держится рукою,
Окровавленной, но железною,
В штурвал вцепляется - другою.

Как смерть, бледны его товарищи,
У всех одна и та же дума.
Так смотрят трупы на пожарище,
Невыразимо и угрюмо.

И если в час прозрачный, утренний
Пловцы в морях его встречали,
Их вечно мучил голос внутренний
Слепым предвестием печали.

Ватаге буйной и воинственной
Так много сложено историй,
Но всех страшней и всех таинственней
Для смелых пенителей моря -

О том, что где-то есть окраина -
Туда, за тропик Козерога! -
Где капитана с ликом Каина
Легла ужасная дорога.

1910 Н. Гумилёв

@темы: Желание позвиздеть

---

Хоррор-стори про Эйзенхорна. Я бы сказал, что живое объяснение почему я так не люблю фотографироваться, но будет слишком стебно.
Ну, собственно, на свой страх и риск oO

читать второй рассказ.

ФОН ЗА ДОПОЛНИТЕЛЬНУЮ КРОНУ
К всеобщему ужасу и, я уверен, к своему тоже, лорд Фрогре умер. Стояло сухое летнее утро 355.М41, и мы вместе с Елизаветой Биквин завтракали на террасе Спаэтон-Хауса, когда мне сообщили эту новость. Небо являло собой синее пятно, цвета саметерского фарфора, а вода залива вдали была светло-сиреневой, пронизанной сверкающими серебряными прожилками. Песчаные голуби выводили трели в дремотной тени живых изгородей поместья.
Джубал Киршер, мой несгибаемый и верный начальник службы безопасности, вышел в дневную жару из садового павильона и, учтиво извинившись за прерванный завтрак, вручил мне квадратик сложенной бумаги с сообщением.
— Проблемы? — спросила Биквин, отодвигая в сторону тарелку с крепсами из плойнов.
— Фрогре умер, — сказал я, изучая послание.
— Что еще за Фрогре?
— Лорд Фрогре из Дома Фрогре.
— Вы были знакомы?
— И очень хорошо. Я даже мог бы назвать его другом. Какая жалость. Всего восемьдесят два года. Это ведь еще не возраст.
— Он болел? — спросила Биквин.
— Нет. Эн Фрогре был, если так можно сказать, безумно крепок и здоров. Ни единого кусочка аугметики. Ты понимаешь, о чем я.
Последнее замечание я преднамеренно подчеркнул. Мой образ жизни не слишком хорошо сказался на моем теле. Меня чинили, перестраивали, напичкивали аугметикой и сшивали по кускам большее количество раз, чем я мог запомнить. Я стал ходячей рекламой реконструктивной хирургии имперской медицины. С другой стороны, Елизавета по-прежнему выглядела женщиной в самом расцвете сил и, надо заметить, красивой женщиной. Ее сохранял в этом состоянии самый минимум омолаживающей аугметики.
— Если верить изложенному здесь, он скончался прошлой ночью у себя дома в результате сердечного приступа. Его семья организовала соответствующее случаю расследование, но… — Я побарабанил пальцами по столу.
— Думаешь, его убили?
— Он был влиятельным человеком.
— У таких людей всегда есть враги.
— И друзья, — сказал я, протягивая ей послание. — Поэтому его вдова и попросила меня о помощи.
Ради нашей дружбы с Эном мне пришлось отложить все дела. Елизавета только-только вернулась на Гудрун после полутора лет отсутствия и должна была снова улететь через неделю, поэтому я собирался провести с ней как можно больше времени. Заботы о функционировании Дамочек занимали у нее больше времени, чем мне того хотелось бы.
Но дело оказалось чересчур важным, а просьба леди Фрогре слишком отчаянной, чтобы отказываться.
— Я поеду с тобой, — предложила Биквин. — Давно хотела совершить небольшую увеселительную прогулку.
Она приказала подготовить служебную машину, припаркованную в конюшнях, и мы отправились в путь менее чем через час.
Роль водителя выпала Фелиппу Габону, одному из сотрудников службы безопасности Киршера. Загудев мотором, машина покинула Спаэтон-Хаус и направилась к Менизерру. Вскоре мы уже мчались над лесными трактами и зеленеющим культивированным поясом, окружающим Дорсай, оставляя позади Гостеприимный Мыс.
В комфортабельной, с управляемым климатом задней кабине служебной машины я рассказал Елизавете о Фрогре:
— Род Фрогре обитает на Гудрун со времени первых колонистов. Их Дом — один из так называемых Двадцати Шести Достопочтенных Домов, изначальных феодальных поместий, и как таковой имеет кресло в Высшей Легислатуре планетарного правительства. В наши дни другие, более молодые Дома обладают большими властью и территориями, но им нечем бить авторитет Достопочтенных Домов вроде Фрогре, Санграла, Мейссиана… И Гло.
Елизавета ехидно усмехнулась, когда я присовокупил это последнее родовое имя.
— Итак… власть, земли, авторитет… заманчивая приманка для конкурентов и врагов. Таковые у твоего друга имелись?
Я пожал плечами. При мне было несколько информационных планшетов, которые Псаллус нашел для нас в библиотеке. Они содержали геральдические книги, фамильные хроники, биографии и воспоминания. Но практически ничего, что могло бы иметь отношение к делу.
— На заре колонизации Гудрун Дом Фрогре соперничал с Домами Афинсэ и Брадиш, но теперь это, без преувеличений, древняя история. Кроме того, Брадиш прекратил свое существование восемь столетий назад в результате войны с Домом Парити. В сто девяностых прадед Эна сцепился с лордом Сангралом и вдобавок с лордом-губернатором Дюгре во время основания нового полка, но это была только политика, хотя Дюгре его так и не простил и позднее нанес ему ощутимый удар, назначив на пост канцлера Риштейна. В последнее время Дом Фрогре был очень спокойным, последовательным и традиционным членом Легислатуры. Мне не известно про какие-либо междоусобицы. На деле уже семь поколений не видели войны между Домами на Гудрун.
— Значит, в наше время все они замечательно ладят друг с другом? — спросила Биквин.
— По большей части. Что мне нравится на Гудрун, так то, что это чертовски цивилизованное местечко.
— Это чертовски цивилизованное местечко, — предостерегла она, — внушив чувство глубокого и безмятежного покоя, однажды заставит забыть об осторожности настолько, что неприятности застанут тебя со спущенными штанами.
— В это трудно поверить. Если, конечно, ты лично не собираешься наступить мне на глотку… Гудрун — а в особенности Спаэтон-Хаус — действительно безопасное место. Убежище, предоставленное мне для ведения работы.
— И, тем не менее, твой друг мертв, — напомнила она.
Я откинулся в кресле.
— Он любил жить красиво. Дорогая еда, роскошные вина. В плане выпивки он мог даже Нейла заставить оказаться под столом.
— Не может быть!
— Я не шучу. Пять лет тому назад Эн выдавал свою дочь замуж. Меня пригласили, и я взял с собой Гарлона в качестве… не помню уже, в качестве кого. Нейл тут же принялся услаждать слух его светлости своими байками из жизни охотников за головами. В последний раз я видел их вместе в пять утра, когда они приканчивали четвертую бутылку анисовой. Эн уже в девять утра был на ногах, чтобы проводить свою дочь. А вот Нейл продолжал спать и в девять утра следующего дня.
Она усмехнулась:
— Стало быть, просто могли неожиданно сказаться его неуемные аппетиты?
— Возможно. Впрочем, как мне кажется, это отразилось бы в отчете медика мортус.
— Значит, ты все-таки подозреваешь убийство?
— От этой гипотезы отказываться нельзя.
На несколько минут я погрузился в молчание, пока Елизавета пролистывала содержание нескольких планшетов.
— Дом Фрогре живет по большей части за счет финансовых операций. У них двадцать процентов акций в «Брейд и Ци» и пятнадцать процентов прибыли «Геликанских внутренних перевозок». Что насчет торговых конкурентов?
— Тогда придется искать за пределами планеты. Думаю, что заказное убийство могло иметь место, хотя это и странный способ разрешения подобных конфликтов. Мне необходимо изучить их архивы. Если всплывут какие-нибудь признаки тайной торговой войны, тогда, может быть, это окажется заказным убийством.
— Еще твой друг выступал против Офидианской кампании.
— Так же, как и его отец. Ему не казалось разумным бросать людей и все возможные средства на отвоевание соседнего субсектора, когда столь многое еще необходимо сделать на родном фронте.
— Просто я беспокоюсь…
— Можешь, конечно, беспокоиться, но это предположение мне кажется тупиковым. Офидианская война давно закончена и забыта, так что не думаю, что кого-то все еще волнует, что он там о ней думал.
— Хорошо, а у тебя есть свои гипотезы?
— Только самые явные. И ни одна из них не имеет достаточных обоснований. Эн мог стать жертвой междоусобной вражды внутри семьи. Убийство могли вызвать тайные веления сердца. Какой-нибудь более темный заговор, остававшийся до сих пор незамеченным. Или…
— Или?
— Или это действительно любовь к красивой жизни. В этом случае мы окажемся дома еще до ночи.
Фрогре Холл, фамильный замок благородного Дома Фрогре, являл собой прекрасное и величественное строение из оуслита, увитое плющом и покрытое медной черепицей, возвышающееся над долиной Фьегг в десяти километрах от Менизерра. Заливные луга расходились от реки, превращаясь в покрытые дикими цветами поля, пробегавшие мимо рощ лиственниц и финтлей к краю великолепно распланированных парков Дома; мы видели геометрические очертания живых изгородей, подстриженные лужайки, цветущие клумбы и симметричные искусственные водоемы. За песчаной аллеей сзади к величественному замку почти вплотную подступал густой лес, если, конечно, не считать того места, где было заложено великолепное поле для суллека. Мы с Эном провели на нем немало веселых дней. В километре к северу из леса выпирал искривленный каменный палец искусственных руин.
— Где вас высадить, сэр? — спросил по внутренней связи Габон.
— На аллее перед портиком, если это вас не затруднит.
— Что здесь произошло? — спросила Елизавета, указывая пальцем, когда мы стали заходить на посадку.
Лужайки рядом с замком оказались усыпаны мусором — обрывками бумаги и блестящими кусочками фольги. Отдельные участки газона были примятыми и пожелтевшими, словно трава долгое время была чем-то придавлена и лишена света.
При посадке по корпусу машины застучали крошечные камешки, поднятые реактивным потоком.
— О, милый мой Грегор! — Леди Фрогре просто рухнула в мои объятия.
Я прижал Фрейл к себе на несколько мгновений, утешая, и она заплакала у меня на груди.
— Прости! — неожиданно сказала она, отстраняясь и утирая глаза черным кружевным платком. — Все это так ужасно. Так ужасно…
— Приношу свои глубочайшие соболезнования, — произнес я, почувствовав себя неловко.
В главный зал, где дожидалась леди Фрогре, нас проводил слуга, на рукаве которого была повязана черная лента. В помещении были опущены шторы и зажжены траурные свечи, наполнявшие воздух слабым светом и тяжелым ароматом. Сама Фрейл Фрогре была ошеломительной женщиной почти семидесяти лет от роду. Ее пышные рыжие волосы, казавшиеся почти огненными, были зачесаны назад и убраны под вуаль из гагатово-черного скамискуора. Траурное платье леди Фрогре было скроено из аспидно-черного эпиншира, с длинными рукавами, заканчивавшимися изящно вшитыми в них перчатками, чтобы ни единого кусочка кожи не оказалось обнаженным.
Я представил ей Елизавету, которая пробормотала свои соболезнования, и леди Фрогре кивнула. А затем Фрейл внезапно засуетилась:
— Ой, да что же это я. Совсем забыла про хорошие манеры. Сейчас распоряжусь, чтобы слуги принесли вам что-нибудь, чтобы восстановить силы, и…
— Не беспокойтесь, леди, — сказал я, беря ее под руку и проходя по длинному коридору к мягкому полумраку возле окна. — У вас и так забот хватает. Просто расскажите мне все, что знаете, а я сделаю все остальное.
— Вы хороший человек, сэр. Я знала, что могу на вас рассчитывать. — Она помедлила, пытаясь справиться со своим горем. — Эн умер прошлой ночью около полуночи. Приступ. Врач сказал, что это была быстрая смерть.
— Что еще он сказал, леди?
Она вынула из рукава дата-стержень и протянула его мне:
— Все записано здесь.
Достав свой планшет, я воткнул в него это устройство. На включившемся дисплее высветились файлы, хранящиеся на дата-стержне.
Смерть наступила в результате судорожных спазмов сердца и сознания. Дисфункция духа. Согласно отчету медика, Эн Фрогре скончался от спазмов души.
— Это же… — я помедлил, — бессмыслица. Кто ваш врач?
— Генорус Нотил из Менизерра. Он наш фамильный врач, начиная с дедушки Эна.
— Его отчет несколько… нестандартен, леди. Могу я осмотреть тело с целью более подробной проверки?
— Я уже сама сделала это, — мягко сказала она. — Хирург из главного госпиталя Менизерра сказал то же самое. Мой муж умер от страха.
— Страха?
— Да, инквизитор. Вы все еще хотите сказать, что инфернальные силы здесь ни при чем?
Фрейл поведала мне, что в тот день состоялся праздник. Великое торжество. Ринтон, старший сын Эна, вернулся домой две недели назад, демобилизовавшись из Имперской Гвардии. Ринтон Фрогре шесть лет отслужил в звании капитана в Пятнадцатом Гудрунском полку, который был отправлен в Офидианский субсектор. Его отец настолько обрадовался возвращению сына, что организовал торжество. Пиршество и карнавал. Со всей округи были собраны бродячие музыканты, оркестры, акробаты, армия лоточников, актеров и сотни жителей города. Этим и объяснялось появление мусора и вытоптанных участков на лужайках. На этих местах устанавливались палатки.
— У него были враги? — спросил я, меряя шагами затененный зал.
— Нет, насколько мне известно.
— Мне хотелось бы проверить его переписку. И дневники, если он их вел.
— Понимаю. Не думаю, что у него был дневник, но у нашего рубрикатора вы сможете найти список корреспонденции.
На крышке клавесина стоял портрет в рамке, гололитическое изображение улыбающегося лорда Фрогре. Я взял его и стал рассматривать.
— Его последний портрет, — сказала Фрейл. — Сделали во время праздника. Последняя ниточка, связывающая меня с ним.
— Где он умер?
— В руинах, — произнесла леди Фрогре. — Он умер в искусственных руинах.
В лесу было сыро и темно. Под послеполуденным ветром поскрипывали ветки, и во мраке разносились птичьи трели.
Руины представляли собой каменный барабан, увенчанный сланцевой иглой. Внутри он был пустым и ужасающе заплесневевшим. Под крышей порхали песчаные голуби. Пустые окна были затянуты паутиной.
— Здесь я его и нашел, — произнес голос у меня за спиной.
Я обернулся. Пригнувшись, Ринтон Фрогре заглядывал в двери. Это был хорошо сложенный малый двадцати пяти лет от роду, с такими же, как у матери, густыми рыжими волосами. В его глазах таилось загадочное, неясное выражение.
— Вы Ринтон.
— Да, сэр. — Он слегка поклонился.
— Он был уже мертв, когда вы его нашли?
— Нет, инквизитор. Он смеялся и болтал. Ему нравилось приходить сюда. Он любил руины. Я пришел поблагодарить его за праздник, устроенный в мою честь. Мы разговаривали, когда у него неожиданно начались конвульсии. Всего через несколько минут он был уже мертв, а я даже не успел позвать на помощь.
Ринтон Фрогре был мне почти незнаком, но его послужной список внушал уважение, и я знал, что отец им очень гордился. Эн никогда не упоминал о какой-либо напряженности в своих отношениях с сыном, хотя, когда имеешь дело с благородным Домом, всегда приходится предполагать конфликт на почве наследования. Ринтон был наедине со своим отцом в момент гибели лорда. При этом молодой человек являлся бывалым солдатом, без сомнения обученным убивать.
Я держал свое сознание открытым… в прямом смысле. Даже без активного ментального пробирования мой псионический уровень позволяет улавливать поверхностные мысли. Сознание Ринтона не источало привкуса лжи, но я чувствовал старательно сдерживаемое чувство утраты и звенящее чувство тревоги. «И неудивительно, — подумалось мне. — Мало кто из граждан Империума не проявляет беспокойства, когда его допрашивает инквизитор священного ордоса».
Пока не было смысла давить на него. Рассказ Ринтона легко можно было проверить при помощи аутосеанса, во время которого психометрические техники запросто покажут мне последние мгновения жизни его отца.
Ринтон проводил меня обратно к замку, где и оставил наедине с моими размышлениями в кабинете Эна. Как мне сказали, внутри все осталось так же, как было при жизни лорда.
Помещение было обшито панелями на треть высоты от пола, стены по большей части закрывали лакированные полки, уставленные дорого переплетенными книгами и информационными планшетами. Разумно размещенные светосферы парили по углам комнаты на высоте человеческого роста, переключенные на слабый свет. Набор диванчиков с закругленными спинками и очень мягких кресел выстроился перед керамическим камином, где горели поленья.
Под выходящими на запад окнами с ромбовидным остеклением располагался стол, выполненный в виде широкого полумесяца из полированного дюросплава и парящий в метре над ковром на гондолах пассивных суспензоров. Стол был чистым и пустым.
Я сел за него, чуть ослабив гидравлику письменного стула — ростом я был на полголовы выше Эна Фрогре, — и стал вглядываться в зеркальную, кое-где поцарапанную поверхность. Не было никаких признаков контрольной панели, но плавный взмах моей руки над столом пробудил теплочувствительные пластины, встроенные в столешницу из дюросплава. Я коснулся нескольких из них, но они отзывались только на прикосновения Эна — возможно, чтобы они заработали, требовалась правильная комбинация рисунка ладони и генетического ключа.
Либо это, либо программное обеспечение инквизиционного уровня. Я отстегнул инсигнию, которую носил на груди своего черного кожаного плаща, и сдвинул в сторону крышку на сигнальном порту. Низко опустив устройство к поверхности стола, я принудительно ввел в панель несколько программ пурпурного уровня, отключающих системы безопасности. Сопротивление было сломлено практически моментально, у меня даже не запросили паролей.
В этот стильный стол — за подобную мебель Эну наверняка пришлось выложить целую уйму денег — был встроен довольно мощный когитатор, вокс-пикт связь, почтовый архив, два банка данных и центральный пульт управления простыми электронными системами замка. Отдельные страницы файлов и писем могли выводиться в виде факсимиле на поверхности писчей доски, а одним прикосновением пальца их можно было перелистывать или убирать. Эн отказался от любых бумажных архивов.
Я немного поиграл с устройством, но самой интересной обнаруженной мной вещью оказался список счетов, поступивших за услуги, оказанные во время праздника, и список приглашенных. И то и другое я скопировал к себе на планшет.
За этим занятием меня и застали Елизавета с Габоном. До того Биквин опрашивала прислугу, а Фелипп отсутствовал, изучая окрестности.
— Здесь было более девяти сотен гостей, сэр, — сказал он, — и, может быть, еще сотен пять музыкантов, актеров и прочего карнавального люда.
— Откуда они прибыли?
— По большей части из Менизерра, — ответил он. — Местные актеры, несколько трубадуров и уличных акробатов с еженедельной текстильной ярмарки. Крупнейшими группами были труппа Каликина — это известные бродячие актеры — и выездная ярмарка Сансабля — эти устраивают игрища, аттракционы и помогают организовать досуг.
Я кивнул. Габон, как обычно, оказался обстоятелен. Это был низкорослый, худощавый мужчина в возрасте ста пятидесяти лет, с коротко подстриженными черными волосами и кустистыми усами, отслуживший около семидесяти лет арбитром в Дорсае, а затем уволившийся и перешедший на службу ко мне. Фелипп носил простой, лишенный всяких излишеств темно-синий костюм, мастерски сшитый так, чтобы скрывать кобуру под мышкой.
— А что у тебя? — поинтересовался я у Елизаветы. Она присела на один из диванчиков.
— Ничего примечательного. Вся прислуга пребывает в неподдельном шоке и печали в связи с этой смертью. И все с гневом отбрасывают мысль о том, что у твоего друга могли быть какие бы то ни было враги.
— Мне же довольно очевидно, что таковые имелись, — произнес я.
Елизавета сунула руку в складки своего платья и выудила оттуда небольшой твердый предмет. Она бросила его на столешницу, и тот приземлился со щелчком. Затем из него выдвинулись четыре многосуставные лапки, на которых он и устремился к моей ладони.
Я перевернул вверх ногами подбежавший ко мне ядоискатель и нажал на рычажок, спрятанный в его брюшке. Над проектором, встроенным в головку устройства, возник шарик гололитической энергии, и я стал вчитываться в высветившиеся слова, осторожно поворачивая механизм вокруг оси.
— Следы лхо, обскуры и ряда других наркотиков второго и третьего классов в парковой зоне и комнатах прислуги. В конюшенном блоке обнаружились признаки семян пеншля. Снова лхо, а вместе с ним небольшие количества листерий и кишечных палочек на кухне… кхмм…
Елизавета пожала плечами.
— Типичная смесь увеселяющих препаратов, которую и следовало ожидать. Ничего из этого не обнаружено в больших количествах, да и кухня так же чиста, как любая другая. Ты получишь точно такие же показания и в Спаэтон-Хаус.
— Возможно. Но вот семена пеншля довольно необычны.
— Очень мягкий стимулятор, — сказал Габон. — Не знал, что кто-то его еще употребляет. Были времена, когда они были излюбленным зельем квартала художников в Дорсае. Тогда я еще был арбитром. Семена сушатся, а затем закатываются в папиросы и курятся. Несколько богемное, старомодное курево.
— Большая часть следов, найденных на улице, приведет нас к приглашенным артистам, — задумался я, — и к прислуге, наслаждавшейся выпавшим свободным временем, и не слишком благочестивым гостям. Но что насчет конюшенного блока? Неужели кто-то из конюхов Фрогре курит пеншель?
Елизавета покачала головой.
— Они освободили много помещений в конюшенном блоке, чтобы у ярмарочных торговцев хватало места.
Я опустил устройство обратно на стол, и ядоискатель закачался, восстанавливая равновесие.
— Значит, по факту не найдено ничего предосудительного. И конечно же, никаких серьезных ядов.
— Вообще никаких, — произнесла Елизавета.
Проклятье. Учитывая описание смерти Эна, я был почти уверен, что причиной тому стал яд. Какой-нибудь изощренный токсин, использующийся профессиональными убийцами и оставшийся незамеченным при первичном медицинском обследовании. Но ядоискатель Биквин был надежным и высококлассным устройством.
— Что будем делать? — спросила она.
Я протянул ей свой информационный планшет.
— Отправь его содержимое Эмосу по прямому вокс-включению. Посмотрим, к каким выводам сможет прийти Убер.
Убер Эмос был моим старинным и верным научным помощником. Если кто и мог разглядеть причины и провести связи, так это он.
Начало смеркаться. В одиночестве я вышел наружу, чувствуя раздражение и беспомощность. Настроение было отвратительным. Я прибыл сюда, чтобы сделать одолжение вдове своего друга и предложить ей свои услуги, но дело оказалось мне явно не по зубам. Я был имперским инквизитором, а с этой задачей вполне должны были справиться местные арбитры. Предполагалось, что я разрешу все вопросы в течение всего нескольких часов, уладив проблемы за счет быстрого и неофициального расследования, и удалюсь, вознагражденный благодарностью семьи, избавленной от продолжительного и изматывающего дознания.
Но концы с концами не сходились. Мотива преступления не было, как не было и явного врага, агрессора, хотя по-прежнему казалось наиболее вероятным, что Эн Фрогре был убит. Я снова заглянул в медицинский отчет, надеясь найти там что-нибудь, что могло бы указывать на естественные причины смерти.
Но нет. Кто-то или что-то забрало жизнь моего друга, а я не мог сказать — что, кто или почему.
Вечернее небо было мрачным, темно-лиловым и покрытым мазками бегущих молочно-белых облаков. В высоте сверкала молодая луна, примерно раз в минуту скрываясь за этими мчащимися пятнами. Поднимался ветер, и деревья рядом с лужайкой начинали раскачиваться и поскрипывать. Их листья издавали неприветливое шуршание, напоминающее шелест дождя.
Я догулял до своего флаера, открыл багажное отделение и вынул оттуда Ожесточающую, мягко освободив ее от шелковой обмотки и вынув длинное, мерцающее лезвие из резных ножен. Когда-то Ожесточающая была фамильным, обладающим ментальной настройкой оружием, вышедшим из кузниц далекого Картая и подчинявшимся многочисленным поколениям владевших им женщин-воительниц. Усилив эту длинную саблю пентаграмматическими знаками, я воспользовался ею в сражении с еретиком Квиксосом, во время которого у нее откололся кончик. Опытные кузнецы восстановили саблю из оставшейся основной части, создав более короткий и прямой клинок за счет того, что скруглили и заточили место скола, и укоротили рукоять. Сделавшись значительно короче, она стала казаться скорее эспадроном, нежели полуторной саблей, но оставалась могущественным оружием.
Обнаженная и лежащая в моей руке, Ожесточающая загудела, когда мое сознание наполнило ее и заставило резонировать. Знаки, высеченные на клинке, засветились и выпустили слабые усики дыма. Я пошел по траве под шумящими деревьями, удерживая клинок перед собой подобно тому, как держат ивовую лозу, когда ищут воду, и стал обходить места событий, позволяя кончику оружия скользить вдоль невидимых углов пространства. Дважды за время моего блуждания по лужайкам сабля дергалась, точно схваченная невидимыми руками, хотя ничего, что заставило бы ее сделать это, я вокруг не видел.
Но там кое-что было. Первое указание на источник опасности. Первое указание на то, что это не простое убийство, и на то, что леди Фрогре, возможно, была права.
След остался очень незначительный, но здесь явно поработали инфернальные силы.
Елизавета пришла ко мне в комнату на следующий день в восемь утра. Она разбудила меня, сев на край кровати, и протянула кружку горячего черного кофеина.
Биквин была уже одета и готова к работе. День выдался ясным. Я мог слышать, как оживает дом: на кухне загрохотали кастрюли, а в соседнем коридоре старший дворецкий покрикивал на своих помощников.
— Ночью была сильная гроза, — сказала Елизавета. — Несколько деревьев повалило.
— Неужели? — проворчал я, садясь в постели и потягивая сладкий темный кофеин.
А потом посмотрел на нее. Биквин не свойственно было выглядеть настолько жизнерадостной в такую рань.
— Выкладывай, — сказал я.
Она протянула мне информационный планшет.
— Эмос расстарался. Должно быть, работал всю ночь.
— Несмотря на грозу?
— До него она не дошла. Гроза была локальной.
Этот ее ответ я практически не расслышал, настолько меня увлекло содержимое планшета.
Не добившись ничего перекрестным сравнением всех отправленных мной подробностей, Эмос явно заскучал. Список гостей не привел ни к чему: не обнаружил никаких взаимосвязей, никаких соприкосновений с подпольной деятельностью или культовой активностью, никаких преступлений или прегрешений, за исключением самых обыденных безобидных и незначительных правонарушений. Один из бродячих актеров был замечен в нарушении общественного спокойствия несколько лет назад, а другой был осужден за нанесение тяжких телесных повреждений, но не более того.
Единственное, что могло навести на какие бы то ни было мысли, так это само описание смерти Эна Фрогре. К этой неясной зацепке и обратился Эмос, когда ему пришлось отбросить все остальные.
За последние двадцать месяцев на Гудрун в регионе Друннера, куда входила прибрежная территория, охватывающая Менизерр, Дорсай и Гостеприимный Мыс вплоть до храмового города Мадуи, от такого же загадочного недуга скончалось уже одиннадцать человек. Только столь тщательный, целенаправленный поиск, какой провел Эмос, мог выявить это, учитывая обширность охваченного пространства и численность населения. Но когда все случаи были перечислены в одном ряду…
С этого момента Эмос перехватил инициативу. Другой клерк отправил бы мне свои находки и стал ждать указаний, однако Убер, жаждущий самостоятельно найти ответы, пошел дальше, пытаясь найти систему в происходящем. Задача оказалась непростой. Жертвы ничто не связывало ни на географическом, ни на демографическом уровнях. Домохозяйка там, мельник здесь, землевладелец из одной небольшой деревушки, общинный врач из другой, расположенной в семидесяти километрах от первой.
Во всех случаях общим была только жестокая и необъяснимая природа их внезапной гибели: припадок, быстротечность, летальный исход.
Я отставил кружку и стал листать дальше, понимая, что Елизавета усмехается, поглядывая на меня.
— Переходи сразу к заключению, — посоветовала она. — Эмос снова наносит удар.
В самом конце Убер обнаружил еще одну взаимосвязь. За день или два до каждой смерти в местность, где проживала жертва, приезжала выездная ярмарка Сансабля.
Леди Фрогре была очень встревожена, увидев, что мы собираемся уезжать.
— Но ведь вопросы до сих пор… — начала она.
— И я отправляюсь искать на них ответы, — сказал я. — Доверьтесь мне. Кажется, моему научному сотруднику удалось на что-то выйти.
Она кивнула с несчастным видом. Ринтон шагнул вперед и обнял мать одной рукой за плечи.
— Доверьтесь мне, — повторил я и пошел по аллее к ожидающему меня флаеру.
По пути я услышал рев цепных клинков и свернул в сторону, направившись в обход замка. Одно из деревьев, повалившихся во время подозрительной ночной грозы, обрушило часть конюшенного блока, и теперь слуги пытались распилить огромный ствол и очистить его от ветвей.
— Это здесь ты обнаружила следы семян пеншля? — спросил я у Елизаветы, которая подошла узнать, что привлекло мое внимание.
— Да, — ответила она.
— Принеси мой меч.
Я приказал слугам приостановить работу и зашел в развалины конюшен, перебираясь через груды грубых опилок. Распростертые ветви увитого плющом дерева все еще виднелись в разломах крыши.
Елизавета принесла мне Ожесточающую, и я поспешно выхватил ее из ножен. Как раз к этому времени леди Фрогре и Ринтон Фрогре подошли узнать, чем мы заняты.
Ожесточающая загудела в моей руке громче и надрывнее, чем прошлой ночью. А как только я вошел в тот блок, на который повалилось дерево, меч задергался в моих руках. Здесь побывал Хаос.
— Как использовалось это помещение? — спросил я. — Для чего его использовали во время торжества?
— Хранилище, — сказала леди Фрогре. — Люди с выездной ярмарки пожелали держать свое оборудование и личные вещи в стороне от посторонних глаз. Думаю, что и еду тоже. У одного из них было несколько подносов с фигами, которые ему не хотелось держать на свету.
— А еще среди них был гололитограф, — произнес Ринтон. — Он использовал одно из стойл в качестве камеры-обскуры.
Итак, как найти бродячую ярмарку на таком обширном пространстве, как регион Друннера? Если у вас есть копия самого последнего выписанного ими счета, все просто. Директор ярмарки, рассчитывая получить оплату за услуги, оказанные в Фрогре Холл, оставил в качестве адреса координаты постоялого двора в восьмидесяти километрах, в Сиабраде. В счете указывалось, что Эна просили выслать деньги в течение пяти дней. Ярмарки постоянно перемещаются с места на место, и бродячий люд не слишком верит в кредитные счета.
В Сиабраде мы установили местоположение ярмарки Сансабля.
Они разбили лагерь на лугу за пределами деревни Брадмартен, крошечной сельской общины пастухов и ткачей, к которой с востока подступали холмы, поросшие густым лиственным лесом, а с запада — болотистые, истоптанные стадами поля, спускающиеся к разлившейся реке.
Жаркий, удушливый день заканчивался, и в атмосфере повисло тяжелое предгрозовое напряжение. Небо над нашими головами затягивали тучи, но злаки на деревенских полях золотились каким-то своим внутренним светом, а слабый ветерок колыхал их тяжелые гривы. Укрывшись в траве, кричали коростели, а по границам полей метались маленькие певчие птицы ярко-синего окраса.
Габон посадил наш лимузин на дорожке позади деревенской кирки — невзрачного храма, выполненного в низком готическом стиле и требующего капитального ремонта. Посреди непомерно разросшегося кладбища возвышалась величественная статуя Императора Пречистого, которую облюбовали лесные голуби. Я пристегнул меч и прикрыл его длинным кожаным плащом. Габон запер машину.
— Держись рядом со мной, — сказал я Елизавете, а затем обернулся к Фелиппу. — Прикрывай нас.
— Да, сэр.
Зашагав по дорожке, мы направились в сторону ярмарки.
Даже на расстоянии был слышен ее шум и ощущалось воодушевление людей. Прибытие ярмарки привело в движение всех обитателей Брадмартена и окрестных поселков. Музыка, хлопки и треск фейерверков, смех людей и громыхание аттракционов, звон конкурсных колокольчиков и детские крики, пьяные скандалы и шипение пневматических поршней. Из шатра таверны доносился запах подогретого эля.
Ворота, ведущие из деревни на луг, превратились во вход на ярмарку, украшенный пестрой, от руки нарисованной вывеской, объявляющей, что Чудесная Ярмарка Всех Ярмарок Сансабля — открыта. Белоглазый твист в воротах взял с нас плату за вход.
Уже внутри, на лугу, нас приветствовало еще большее количество ярких и вульгарных вывесок. Здесь был ринг, озаряемый газовыми лампами. Игра в подковы. Изящная прямоугольная палатка ясновидца. Вращающийся диск карусели, с которого неслись пронзительные детские визги. Крики зазывалы, приглашающего на шоу уродов. Запах горелого сахара, исходящий от лотков сладкой ваты. Лязг аппаратов, предлагающих испытать свою силу.
За пенни здесь можно было прокатиться на плечах «боевого титана», роль которого исполнял аграрный сервитор, на который надели броню из кусков стального силосного контейнера. Еще за пенни можно было пострелять в зеленокожих в лазерной галерее, или потрогать Настоящую И Без Сомнения Подлинную берцовую кость Махариуса, или понырять за плойнами. За два пенса можно было заглянуть в Око Ужаса, а вашу отвагу в это время оценил бы заикающийся мужчина, скрывающийся под балахоном и утверждающий, что когда-то был космическим десантником. В роли Ока Ужаса выступала выкопанная в земле яма, которую наполнили химическими лампами и фильтрами из цветного стекла.
Неподалеку за небольшую плату можно было поглазеть, как натертый маслом человек будет высвобождаться из цепей, или горящего мешка, или бочки, наполненной битым стеклом, или из колодок.
— Один пенс, сэр, всего один пенс! — провыл бредущий мимо нас на костылях мужчина с раскрашенным лицом. — Только для юной леди!
Я предпочел не спрашивать, что же у него можно было приобрести за один пенс.
— Хочу сходить на шоу уродов, — сказала мне Елизавета.
— Побереги свои деньги… они тут повсюду, — прорычал я.
Мы принялись проталкиваться дальше. Над полем, в направлении приближающегося грозового фронта, проплывали разноцветные шары. В траве истошно стрекотали сверчки. Нас окружали пьяные, раскрашенные гримом лица, то демонстрирующие нехватку зубов, то сверкающие аугметическими глазами.
— Сюда, — прошептал я Елизавете.
Позади жаровни, за которой женщина продавала конические свертки с засахаренными орешками, и большой тележки с клетками, полными певчих птиц, виднелся киоск, обтянутый тяжелой красной тканью и примыкающий к ярко раскрашенному трейлеру. Рядом с ним, на оплетенных полосами цветной ткани жердях была прикреплена деревянная табличка, гласившая: «Гололиты! Точно живые! Максимальное сходство!» А чуть ниже меньшее по размерам объявление: «Лучший подарок или сувенир на память — снимок, созданный волшебным мастерством профессионального гололитографа». Перед киоском на раскладном стуле сидел хрупкий старик с клочковатыми белыми волосами и небольшими очками. Он ел пирожок с мясом, такой горячий, что ему постоянно приходилось на него дуть.
— Может быть, тебе стоит привлечь его внимание? — предложил я.
Елизавета покинула меня, протолкалась через шумную толпу и подошла к киоску. Перед лотком был вертикально установлен фанерный лист, на котором хозяин вывесил многочисленные образцы гололитических снимков: миниатюры, пейзажи, семейные портреты. Елизавета стала рассматривать их, притворяясь заинтересованной. Старик немедленно соскочил со стула, спрятал недоеденный пирожок за стенд и отряхнул крошки со своего балахона. Я начал обходить вокруг, стараясь оставаться в толпе и наблюдать. Потом я приостановился, делая вид, что разглядываю птиц в клетках, хотя на самом деле смотрел мимо них на киоск.
Старик вежливо приблизился к Биквин.
— Добрый день, мадам! Как погляжу, ваше внимание привлекли образцы моих работ. Скажите, разве композиции снимков и оформление рамок не великолепны?
— Они потрясающи, — произнесла она.
— У вас хороший глаз, мадам, — сказал он, — как правило, работы гололитографов, работающих на ярмарках, не отвечают необходимым стандартам. Композиция обычно невыразительная, да и качество пластины со временем ухудшается. Но все не так, когда за дело берется ваш покорный слуга. Я занимаюсь изготовлением и продажей портретов уже тридцать лет и, полагаю, накопил кое-какой опыт. Вот, видите этот снимок? Побережье озера в Энтриве.
— Приятная работа.
— Вы очень добры, мадам. Раскрашен он вручную, как и большинство моих гололитов. Тем не менее, снимок этот сделан летом… триста двадцать девятого года, если мне не изменяет память. Как можете обратить внимание, нет потускнения, нет потери четкости или цвета.
— Он хорошо сохранился.
— Так и есть, — радостно согласился старик. — Мной запатентованы собственные технологии, и к тому же я вручную смешиваю химические составы для снимков в своей скромной, примыкающей к киоску студии. — Он показал на трейлер. — Так я и добиваюсь необходимого качества и великолепной точности гололитов, а еще копирую их так, что невозможно найти разницу между оригиналом и дубликатом. На этом и держится моя репутация. Имя Бакунин повсеместно ассоциируется с качественными портретами.
— Очень впечатляет, мастер Бакунин, — улыбнулась Елизавета. — И сколько стоят ваши услуги?
— Ага! — усмехнулся он. — Так и знал, что смогу вас заинтересовать. И могу сказать, что было бы преступлением не запечатлеть подобную красоту! Мои расценки вполне умеренны.
Я снова двинулся в обход киоска, и вскоре гололитограф и Елизавета оказались скрыты от меня навесом. Но по-прежнему было слышно, как он продолжает ее забалтывать.
Еще больше самоуверенных лозунгов и объявлений красовалось на боку трейлера. Огромный плакат гласил: «Портреты — 2 кроны. Групповые сцены — 3 кроны. Позолоченные миниатюры — всего полкроны. Также за дополнительную крону вы можете приобрести превосходные, прославленные фоновые слои».
Я обошел трейлер с другой стороны. Он был припаркован на самом краю ярмарочного круга, рядом с рощей финтлей и тиса, отгораживавшей луг от пастбищ, начинающихся за рвом. Здесь было влажно и сыро, а в кустарнике шуршали мелкие животные. Я попытался заглянуть в одно из небольших окон, но оно оказалось занавешенным. Прикоснувшись к борту трейлера, я почувствовал, как Ожесточающая дернулась у меня на бедре. В дальнем конце машины виднелась дверь, но она была заперта.
— Что вы здесь делаете? — прорычал чей-то голос.
Трое крепко сложенных охранников ярмарки приближались от киоска вдоль рощи. Они вышли на перерыв, чтобы покурить лхо за трейлером.
— Вас это не касается, — заверил их я.
— Лучше бы вам оставить в покое трейлер мастера Бакунина, — сказал один из них.
У всех троих было борцовское телосложение, а обнаженные руки покрывали грубые татуировки. Времени на разговоры у меня не было.
— Уходите немедленно, — сказал я, наполняя свой голос Волей.
Они заморгали, не слишком понимая, что происходит с ними, а затем просто развернулись и ушли, словно меня и не было.
Вновь направив все свое внимание на дверь, я быстро взломал ее замок при помощи мультиключа. К моему удивлению, тонкая деревянная дверь все равно отказалась открываться. Вначале мне даже показалось, что ее изнутри удерживает задвижка, но когда я навалился посильнее, дверь немного поддалась — в самый раз, чтобы понять, что ничто физическое ее не удерживает. А затем она снова закрылась, словно на нее давила некая огромная сила.
Мой пульс участился. В воздухе ощущалось гнетущее присутствие чар варпа, и Ожесточающая завибрировала в своих ножнах. Пришло время задействовать мой план.
Я вернулся к киоску, но там уже не было ни Елизаветы, ни старика. Пригнувшись, я скользнул за входной полог. Еще один, внутренний занавес из черной ткани препятствовал проникновению внешнего света.
Я отпихнул его в сторону.
— Сейчас займусь и вами, сэр, — прокричал Бакунин. — Всего одну минутку.
— Я не клиент, — оглядываясь вокруг, произнес я.
Помещение было небольшим и залито зеленоватым свечением газокалильных сеток, получавших энергию, насколько можно было предположить, от источников питания трейлера. Елизавета сидела в противоположном конце комнатки на стуле с дощатой спинкой, а позади нее ниспадала занавесь кремового цвета. Перед Биквин стоял Бакунин, аккуратно подстраивающий гололитическую камеру — машину, облицованную латунью и тиком, установленную на деревянном треножнике. Старик с удивлением оглянулся на меня, в то время как его руки продолжали протирать вставленные в латунь линзы. Елизавета поднялась со своего стула.
— Грегор? — спросила она.
— Сэр, эта благочестивая леди собирается только сделать свой портрет. Все очень цивилизованно. — Бакунин посмотрел на меня, не понимая, что со мной делать. Затем он улыбнулся и протянул руку. — Меня зовут Бакунин. Я художник и гололитограф.
— А я — Эйзенхорн, имперский инквизитор.
— Ой, — сказал он и сделал шаг назад. — Я… я…
— Вам интересно, чем вы обязаны визиту служителя ордосов, — закончил за него я.
Сознание Бакунина было словно открытая книга. Мне сразу же стало понятно, что он не испытывает чувства вины ни за что, кроме банального ярмарочного надувательства. Но, чем бы он там ни занимался, Бакунин не был еретиком.
— Это вы на днях делали портрет лорда Фрогре во время праздника, проходившего на его землях? — произнес я, вспомнив об изображении, стоявшем на клавесине в замке.
— Да, я, — ответил он. — Его светлость были довольны. Я ничего не взял за работу. Это был подарок в благодарность за радушие его светлости. Впрочем, я еще подумал тогда, что, если его благородные друзья увидят мою работу, они могут пожелать сделать портрет и для себя, а я…
«Он не знает, — подумал я. — Он понятия не имеет, что происходит. Он пытается сейчас понять, чем для него обернется это расследование».
— Лорд Фрогре умер, — сказал я.
— Нет, это… это… — Он побледнел.
— Мастер Бакунин… известны ли вам другие случаи того, чтобы ваши клиенты погибали? Вскоре после того, как вы выполнили работу?
— Нет, сэр. Я уверен. Что вы подразумеваете, сэр?
— У меня есть список имен, — произнес я, отстегивая планшет. — Храните ли вы записи о проделанной работе?
— Я все сохраняю, все проявленные пластины, на случай, если понадобятся копии или восстановление. У меня остались полные каталоги всех сделанных снимков.
— Узнаете ли вы эти имена? — Я продемонстрировал ему планшет.
Руки у него затряслись, когда он проговорил:
— Я должен проверить их по каталогу.
Но мне было ясно, что некоторые из них он узнал сразу же.
— Предлагаю заняться этим вместе, — сказал я.
Елизавета проследовала за нами в трейлер. Внутреннее пространство было темным и замкнутым, и Бакунин постоянно перед нами извинялся. Каждый клочок свободной поверхности, даже на неопрятной койке хозяина, покрывали запасные детали и частично разобранные камеры. Здесь стояла затхлая, химическая вонь, смешанная с запахом семян пеншля. Курительная трубка Бакунина лежала в небольшой чашке. Гололитограф залез в коробку, стоящую под койкой, и извлек оттуда несколько учетных книг, у которых были загнуты уголки страниц.
— Давайте посмотрим, — сказал он.
В конце его маленькой комнаты я увидел дверь.
— Куда она ведет?
— К камере-обскуре и стойкам проявленных пластин.
— Там есть дверь, выходящая наружу?
— Да, — ответил он.
— Она заперта?
— Нет…
— Может быть, у вас есть ассистент, которому вы приказали держать дверь закрытой?
— У меня нет ассистента… — озадаченно произнес он.
— Откройте эту дверь, — приказал ему я.
Бакунин отложил книги и подошел к двери. По его движениям сразу можно было сказать: он ожидал, что та откроется легко.
— Не понимаю, — произнес он. — Ее никогда раньше не заклинивало.
— Отойдите в сторону, — сказал я, извлекая Ожесточающую.
Обнаженный клинок наполнил небольшой трейлер запахом озона, и Бакунин вскрикнул.
Я вспорол дверь одним взмахом, заставляя ее распахнуться. Раздался громкий хлопок атмосферной декомпрессии, и нас накрыло зловонием. Мимо поплыла темная дымка.
— Император Человечества, что это было?!
— Варп-колдовство, — сказал я. — Говорите, что смешиваете собственные оксиды и растворы?
— Да.
— Откуда вы получаете компоненты?
— Откуда получится. Покупаю то там, то здесь. Иногда у апотекариев, у рыночных торговцев, у…
Отовсюду. Бакунин экспериментировал со всевозможными составами в течение многих лет, чтобы создать наилучшие, самые эффективные пластины для своей камеры. Его никогда особенно не заботило, откуда берутся реактивы. Но что-то в его лаборатории, что-то на стойке со склянками и бутылками было затронуто варпом.
Я шагнул к камере-обскуре. В полумраке очертания предметов казались дрожащими, размытыми и непостоянными. Пагубные силы, поселившиеся в лаборатории Бакунина, почувствовали исходящую от меня угрозу и попытались защититься, заблокировав двери.
Перешагнув через порог, я вошел внутрь. Предупредительный возглас Елизаветы потонул в визге неожиданно закружившегося вокруг меня воздуха. Стеклянные бутылки и колбы, наполненные химическими составами, бешено затряслись над рабочим столом Бакунина. Горшочки с жидкими химикатами и смазочными маслами взорвались, разбрасывая вокруг свое содержимое. Вспыхнула и зажглась небольшая газовая горелка, а ее прорезиненная трубка начала извиваться змеей. Стеклянные пластинки размерами с информационный планшет, каждая из которых была убрана в коричневато-желтую картонную пачку, закачались и стали сваливаться с деревянных стоек в дальнем конце затемненного помещения. Их здесь были тысячи, и на каждой хранился оригинал какого-нибудь из гололитов, сделанных Бакуниным. Первая из них слетела с полки, словно ее стащила оттуда какая-то сила, и я уже ожидал, что пластинка разобьется, ударившись об пол, но та повисла в воздухе. За ней вскоре последовали остальные. Вокруг заиграл свет из невидимых источников, создающий рябь и цветные отблески на всем вокруг. Сам воздух стал темно-коричневым, словно прокуренным донельзя.
Я вскинул меч. Пластинка с негативом полетела мне в голову, и я рассек ее ударом. Осколки стекла полетели в разные стороны. Вперед устремилась еще одна, и ее я тоже разбил. Словно веер игральных карт, с полок слетело еще больше пластин, засвистевших вокруг меня. Я провел серию уве саров и ульсаров, разнося целящие в меня стеклянные прямоугольники. Мимо одного из них я промахнулся, и он, словно метательный нож, полоснул меня по щеке, прежде чем разбиться о стену.
— Уводи его отсюда! — прокричал я Елизавете.
Трейлер затрясся. Снаружи раздался раскат грома, и по низкой крыше забарабанил дождь. Пластины проносились со свистом, заставляя меня отступать. Ожесточающая, стараясь перехватить их все, превратилась в размытое пятно.
Затем появились призраки. Серьезные мужчины в строгих балахонах. Знатные дамы в длинных платьях. Печальные дети с бледными лицами. Смеющийся трактирщик с одутловатыми щеками. Двое фермеров, обнимающих друг друга за плечи. В мутном воздухе появлялось все больше и больше фигур, сотканных из дыма, с белой кожей, ярко-коричневой одеждой, с тем неподвижным выражением на лицах, какое было в тот момент, когда их запечатлела камера. Они хватали и тянули меня ледяными пальцами, молотили психокинетическими кулаками. Некоторые духи проходили сквозь меня, промораживая до костей. Злобные силы, поселившиеся в этом маленьком трейлере, призывали образы тех, кого Бакунин увековечил за свою карьеру, выдергивая их из негативов и наделяя формой.
Когда в моем плаще стали появляться порезы, я начал отступать назад. Прикосновения призраков были такими же острыми, как и края стеклянных пластин. Замогильный вой оглушил меня. Затем, тошнотворно закачавшись, весь мир стал искажаться и изменяться. Трейлер исчез. На мгновение я вдруг оказался на красно-коричневом побережье, а затем — незваным гостем на деревенской свадьбе. Прорубая себе дорогу полыхающим мечом, я вывалился в сцену крещения. Затем последовало раскрашенное изображение Атенатовых гор, а за ними пиршество в какой-то ратуше. Призраки бросились на меня, вцепляясь холодными руками. Трактирщик с одутловатыми щеками сжал свои ледяные кулаки на моем горле, но лицо его продолжало смеяться. Я рубанул фантома Ожесточающей, и он растворился словно дым. Домохозяйка с печальным лицом повисла на моей руке, а рыбак замахнулся багром.
Я начал читать Литанию Избавления, выкрикивая ее слова в окружающие меня злобные лица. Несколько призраков смялось и оплавилось подобно целлюлозе в огне.
Раздались выстрелы. Справа от меня возник Габон. Он стоял на предрассветном пирсе в Дорсае, среди играющих в кнокболл и на празднике урожая, и все это в одно и то же время. Противоречащие друг другу сцены размывались и сливались вокруг него. На него набрасывались невеста с женихом, которых сопровождала компания пятерых плакальщиков из похоронной процессии и выходящий на пенсию констебль Адептус Арбитрес, увешанный орденами.
— Отходим! — прокричал я.
Ожесточающая раскалилась добела. Снова прокатился гром, от которого затряслась земля. Габон пронзительно закричал, когда его лицо распороли пальцы невесты, а затем проносящиеся со свистом стеклянные пластины начали топорами рубить спину зашатавшегося Фелиппа.
Его кровь хлынула дождем. Она втекала в призраков, окрашивая в пурпур их ярко-коричневые одеяния и делая бледные лица розовыми. Я чувствовал, как пальцы ножами полосуют плоть на моих руках и спине. Фантомов было слишком много.
Я не мог поверить своим глазам. Казалось, будто я стою на берегу реки и в то же самое время на ступенях возле парадного входа в здание Администратума. Эти места накладывались друг на друга совершенно невозможным образом и были одинаково иллюзорны.
Прыгнув вперед, я взмахнул мечом. Он что-то задел, пропорол, и я покатился по промокшему от дождя торфу, вывалившись из трейлера.
Темное небо, хлещущее проливным дождем, рассекла молния. Гроза и подозрительные события, происходящие возле киоска Бакунина, прогнали отдыхающих с луга. Трейлер продолжал вибрировать и раскачиваться, а из дыры, которую я прорубил, выбираясь наружу, валил жирный коричневый дым. Внутри потрескивали и сверкали огни и продолжали завывать фантомы. Порождение варпа неистовствовало.
Появился Бакунин, на лице которого читалось отчаяние. Поблизости от него стояла Елизавета. Он в шоке прикрыл рот руками, увидев меня в изодранном и окровавленном виде.
— Где? — прорычал я.
— Третья полка снизу, над рабочим столом, — заикаясь, пробормотал он. — Зеленая бутылка. Много лет тому назад мне потребовался препарат ртути, а старуха в одной из деревень дала ее мне и сказала, что это должно подойти. Я все время использовал этот состав. Эмульсии с ним получались превосходными. Благодаря ему мои работы всегда были превосходными.
С потрясенным и напуганным видом он опустил глаза и уставился в землю.
— Я должен был догадаться, — пробормотал он. — Должен был догадаться. Ведь сколько бы я ни пользовался ею, бутылка не пустела.
— Третья полка снизу? — спросил я.
— Я покажу вам, — сказал он и устремился к трейлеру, забравшись внутрь через пробитую мной дыру.
— Бакунин! Нет!
Я проследовал за ним, снова ввалившись в беспорядочное нагромождение пейзажей и мельтешение кричащих призраков. На краткое мгновение среди них я увидел и Эна Фрогре.
Затем я провалился в очередную свадьбу, в сцену охоты, собрание животноводов, сельскую кузницу, замок Элемпит при свете луны, ярмарку скота…
Раздался крик Бакунина.
Я отразил еще три смертоносные гололитические пластины и прорубился сквозь чащу завывающих призраков. Тогда я увидел призрачные очертания рабочего стола и полок над ним, которых там словно бы и не было. Зеленая бутылка пылала внутренним нефритовым огнем.
Я вскинул Ожесточающую и ударил по бутылке трепещущим клинком.
Взрыв разорвал внутреннюю перегородку и опрокинул трейлер набок. Ошеломленный, лежал я на изодранной стене, распластавшись среди обломков дерева и стекла.
Завывания оборвались.
Кто-то вызвал местных арбитров. Они прошли сквозь толпу зевак, когда уже падали последние капли дождя и небо начало светлеть.
Я продемонстрировал им свою инсигнию и приказал не подпускать толпу, пока не закончу здесь работу. Трейлер полыхал, и мы с Елизаветой принялись забрасывать последние гололиты в пламя.
Изображения уже тускнели. На каждом из них, на портретах, миниатюрах, отпечатался призрачный образ. Один и тот же силуэт.
Бакунин, зашедшийся в предсмертном вопле.

@темы: Мы все сделаем вахой! Даже кофе рекафом и чай танной!, Увлечения

---

Прочитал два рассказа про Эйзенхорна. Печально, что они выпускались только в омнибусе, а его сейчас, как мне кажется, хрен купишь >< «Боевые потери» по хронологии стоят где-то между «Ордо Ксенос» и «Ордо Маллеус», кажется, ближе все-таки к первой книге, но там не очень понятно >< Второй рассказ, соответственно, между «Ордо Маллеус» и «Ордо Еретикус». По мне, не стоит читать рассказы в отрыве от книг. Так что тот, кто хотел прочитать книги *да-да, я о тебе*, пусть остерегается гнева имперской инквизиции.
Пусть валяются тут щитоле на случай, если я захочу перечитать.
Первый мне понравился больше, он печален и брутален, а про второй не буду ничего здесь писать, только то, что он здорово вынес мозг =D Ы. И не помещается, сволочь. Отдельным постом надо.

Читать первый рассказ.

БОЕВЫЕ ПОТЕРИ
Руку я потерял на Саметере. И вот история о том, как это произошло. На тринадцатый день сагиттара (по местному календарю), за трое суток до солнцестояния в средневысотном округе города Урбитан, бродячий проповедник Ласло Момбрил был обнаружен беспомощно плетущимся без глаз, языка, носа и обеих рук по плоской крыше заброшенного кожевенного завода.
Урбитан — это второй по величине город Саметера, пришедшей в упадок агрохимической планеты Геликанского субсектора, и нет ничего удивительного в зверских преступлениях и озлобленности, вызываемых разрухой и нищетой его перенаселенных кварталов. Но данный варварский случай выбивался из ряда вон по двум причинам. Во-первых, он не был проявлением ненависти или насилия на почве пьянства, но являл собой хладнокровный акт членовредительства, практически ритуального нанесения увечий.
Во-вторых, это было уже четвертое подобное преступление за месяц.
Я пребывал на Саметере уже около трех недель, занимаясь по поручению Верховного Инквизитора Роркена расследованием связи между местной торговой федерацией и сепаратистским движением с Гесперуса. На поверку оказалось, что их ничто не связывает, — упадок экономики Урбитана вынуждал федерацию вести дела с нечистыми на руку владельцами кораблей, и весь корень проблем таился на Гесперусе, — но мне показалось, что Верховный Инквизитор просто пытается помочь мне таким образом вернуться к активной работе после продолжительного и сложного дела о Некротеке.
По имперскому календарю был уже конец 241.М41. Для меня только-только завершился многомесячный период назначенных самому себе восстановительных процедур, медитации и учебы на Трациане Примарис. Глаза демонхоста Черубаэля по-прежнему иногда будили меня по ночам, а шрамы, причиненные пытками садиста Горгона Лока, остались навсегда. Его струзианский нейронный бич повредил мне нервную систему и парализовал лицо.
Так что улыбаться я теперь не смогу до конца жизни. Но боевые раны, полученные на КСХ-1288 и 56-Изар, исцелились, и мне не терпелось вернуться к работе.
Эта простая деятельность на Саметере вполне устраивала меня, так что я взялся за дело и покончил с ним после стремительного и эффективного расследования. Но, когда я уже собирался отбыть, представители Муниториума неожиданно попросили меня об аудиенции.
Вместе со своими помощниками я снимал апартаменты в Урбитан Экцельсиор — несколько обветшавшем, но все еще приличном заведении в одном из высотных районов города. Затемненные копотью, бронированные круглые окна открывали вид на грязно-серые башни города, позволяя разглядеть даже гадкие воды отравленного залива в двадцати километрах от нас. Орнитоптеры и бипланы сновали между массивными городскими строениями, а бегущие огни грузовых лифтеров и трансорбитальных кораблей мерцали в смоге, уплывая по направлению к космодрому. На перешейке, проступая сквозь дымку желтоватого, застойного воздуха, прометиумные вышки отрыгивали коричневый дым в вечные сумерки.
— Они уже здесь, — произнесла Биквин, входя в гостиную номера из внешнего коридора.
Она была в строгом платье из голубого дамаска и шелковой пашмине, четко придерживаясь моего распоряжения, что мы должны производить спокойное, но могущественное впечатление.
Сам я был в костюме из мягкой, черной льняной ткани, в жилете серого бархата и доходящем до бедер черном кожаном плаще.
— Вам понадобится моя помощь? — спросил Мидас Бетанкор, мой пилот и товарищ.
Я покачал головой:
— У меня нет желания здесь задерживаться. Необходимо только проявить вежливость. Отправляйся пока на космодром и подготовь катер к отлету.
Он кивнул и удалился. Биквин пригласила посетителей войти.
Я чувствовал, что должен продемонстрировать учтивость, поскольку мне решил нанести визит сам Эскин Гансаард, министр безопасности Урбитана. Это был массивный мужчина, облаченный в двубортный коричневый китель, и его громоздкое тело странно контрастировало с чистым, почти мальчишечьим лицом. Эскина сопровождало двое телохранителей в серой, с армированными вставками униформе и низенькая, коренастая, но привлекательная черноволосая женщина в темно-синем комбинезоне.
Я постарался оказаться в кресле на тот момент, когда Биквин приглашала их войти, чтобы иметь возможность неторопливо и уважительно подняться гостям навстречу. Мне не хотелось, чтобы у них остались сомнения в том, кто здесь главный.
— Министр Гансаард, — сказал я, пожимая его руку. — Я инквизитор Грегор Эйзенхорн, Ордо Ксенос. А это мои помощники: Елизавета Биквин, судебный исполнитель Годвин Фишиг и научный сотрудник Убер Эмос. Чем могу вам служить?
— У меня нет никакого желания впустую отнимать ваше время, инквизитор, — ответил министр, явно нервничая в моем присутствии. Отлично, именно на это я и рассчитывал. — До моего сведения довели одно дело, которое, как я понимаю, оказалось вне компетенции городских арбитров. Откровенно говоря, оно отдает влиянием варпа и взывает к вниманию Инквизиции.
Он был прямолинеен. Это впечатлило меня. Кроме того, он очень старался все сделать правильно. Однако я все еще полагал, что его дело окажется такой же пустышкой, как и разбирательство с торговой федерацией, — обычное преступление локального масштаба, требующее только того, чтобы я кивнул и позволил закрыть дело. Если верить моему опыту, то люди вроде Гансаарда часто проявляют чрезмерную осторожность.
— За последний месяц в городе произошло четыре убийства, которые, на наш взгляд, связаны друг с другом. Мне нужен ваш совет на этот счет. Они объединены признаком ритуальности насильственных действий.
— Покажите мне, — сказал я.
— Капитан? — откликнулся министр.
Арбитр-капитан Харли Уорекс оказалась той самой привлекательной женщиной с коротко подстриженными черными волосами. Она шагнула вперед, почтительно поклонилась и протянула мне информационный планшет, украшенный золотым гербом Адептус Арбитрес.
— Я подготовила обзорный отчет по собранным фактам, — сказала она.
Я по диагонали просмотрел информационный планшет, заранее приготовившись одарить это дело учтивым кивком, как и намеревался с самого начала. Но затем остановился, замедлил прокрутку… вернулся назад.
Меня переполнила удивительная смесь восторга и разочарования. Даже беглого взгляда хватило, чтобы понять — это дело незамедлительно требует вмешательства Имперской Инквизиции. В первый раз за несколько месяцев я почувствовал, как приходят в готовность мои инстинкты, как обостряется жажда деятельности. Попросив об аудиенции, министр Гансаард вовсе не проявил излишнюю осторожность. И в то же самое время понимание того, что мой отъезд из этого отвратительного города откладывается, не улучшало настроения.
Все четыре жертвы были ослеплены, после чего им удалили носы, языки и руки. Подчистую.
Проповедник Момбрил оказался единственным, кого обнаружили живым. Он скончался от ран спустя восемь минут после того, как был доставлен в клинику средневысотного сектора Урбитана. Мне показалось вероятным, что он смог каким-то образом вырваться из рук своих мучителей прежде, чем те успели закончить свою работу.
В трех других случаях все происходило иначе.
Поль Грейвен, кузнец; Лютар Хеуолл, изготовитель париков; Идилана Фаспл, акушерка.
Хеуолла неделей ранее обнаружили городские сервиторы-уборщики, совершавшие рутинную проверку отводных труб в средневысотном округе. Кто-то собирался сжечь его останки и смыть их в древнюю канализацию города, но человеческое тело — штука удивительно прочная. При проведении вскрытия не смогли гарантировать, что утраченные члены не поддались разложению и не были смыты, однако повреждения предплечных костей убедительно говорили об использовании пилы или цепного клинка.
Когда тело Идиланы Фаспл извлекли с чердака под крышей одного из многоквартирных зданий средневысотного округа, это пролило больше света на кончину Хеуолла. Кроме того, что Фаспл была искалечена сходным с проповедником Момбрилом образом, ее мозг, мозговой ствол и сердце были вырезаны. Раны были кошмарными. Один из обнаруживших ее рабочих впоследствии покончил жизнь самоубийством. Ее обескровленное, почти мумифицировавшееся тело, высушенное — прокопченное, если вам угодно, — под обогревательными трубами на чердаке, было завернуто в темно-зеленую ткань, сходную с материей, которую используют для постельных скаток в Имперской Гвардии, и прибито гвоздями к нижней стороне балки при помощи строительного пневматического молота.
Сходство этого случая с делом Хеуолла убедило арбитров, что мозговой ствол и сердце изготовителя париков, скорее всего, также подверглись удалению. До этого времени обнаруженную недостачу данных органов списывали на высокий уровень токсичности содержимого сточных труб.
Грейвен, на самом деле оказавшийся первой из обнаруженных жертв, был выловлен в водах залива спасательным судном. До того времени, когда скрупулезная проверка Уорекс не извлекла на свет многочисленные сходства, предполагали, что это был самоубийца, расчлененный винтами проходившего мимо корабля. Из-за специфичности локаций, в которых были обнаружены трупы, установить точное время смерти оказалось практически невозможно. Но Уорекс была уверена в приблизительном временном интервале. Грейвена в последний раз видели тринадцатого аквиария, за три дня до того, как было выловлено его тело. Хеуолл доставил законченный парик покупателю из высотного округа двадцать четвертого числа и поужинал в тот же вечер с друзьями в сосисочной средневысотного округа. Фаспл не отчиталась о проделанной работе пятого сагиттара, хотя в предшествующую ночь, если верить ее друзьям, она выглядела счастливой и была готова к следующей смене.
— Поначалу я решила, что в средневысотном округе объявился серийный убийца, — сказала Уорекс. — Но характер нанесения увечий обладает исключительными чертами. Это не дело рук маньяка или психопата, просто издевающихся над телами после смерти. Это особенный ритуал, имеющий определенную цель.
— И что вас заставило прийти к такому заключению? — спросил Фишиг.
Годвин был именитым арбитром со Спеси и обладал значительным опытом в расследовании убийств. Если быть точным, то именно четкое знание им процедуры дознания и ставший привычкой modus operandi убедили меня принять Годвина в свою команду. Именно это, а также яростная мощь, проявляемая им в бою.
Уорекс бросила на него косой взгляд, словно задаваясь вопросом, не собирается ли тот усомниться в ее профессионализме.
— Характер расчленения. То, как избавлялись от останков. — Она посмотрела на меня. — Инквизитор, если судить по накопленному мной опыту, серийный убийца втайне желает, чтобы его нашли, и уж конечно хочет обрести известность. Он будет выставлять напоказ свои жертвы, провозглашая свою власть над социумом. Он восторгается наводимым им ужасом. Но кто-то очень старался спрятать эти тела. Это позволяет предположить, что убийца был более заинтересован в самих смертях, чем в реакции общества.
— Хорошо подмечено, капитан, — сказал я. — Мой опыт также подтверждает это. Ритуальные убийства, как правило, пытаются скрыть, чтобы культ смог продолжать свою деятельность, не страшась разоблачения.
— Предполагаю, что существуют жертвы, о которых пока не известно… — неожиданно произнесла Биквин, и теперь, спустя годы, вспоминая об этом ее пророчестве, я чувствую, как у меня все холодеет внутри.
— Ритуальные убийства? — сказал министр. — Я боялся этого, потому и довел до вашего сведения, но вы и в самом деле думаете…
— На Альфексе варп-культ отрезал своим жертвам языки и руки, поскольку они представляют собой органы общения, — заговорил Эмос. — На Бреттарии извлекали мозг, поскольку таким образом культисты пытались поглотить духовную субстанцию своей жертвы — можно сказать, аниму. В ряде других миров изымались глаза… Гуинглас, Пентари, Гесперус, Мессина… видите ли, глаза — это окна души. Известно, что еретики святого Скарифа лишали своих жертв рук, а затем заставляли писать предсмертное покаяние перьями, воткнутыми в обрубки…
— Достаточно информации, Эмос, — сказал я.
Министр уже побледнел.
— Совершенно очевидно, что убийства культовые, — произнес я. — В вашем городе разгуливает на свободе вредоносная секта Хаоса. И я собираюсь вывести ее на чистую воду.
Я немедленно отправился в средневысотный округ. Грейвен, Хеуолл и Фаспл были жителями именно этой части Урбитана, да и Момбрила, хоть он и был гостем в метрополии, обнаружили в этом же округе. Эмос поехал к архивному шпилю Муниториума в высотном округе, чтобы проверить местные записи. Особенно меня интересовали история активности культов на Саметере и текущая обстановка. Фишиг, Биквин и Уорекс отправились со мной.
Genius loci может многое рассказать о совершенных преступлениях. До сих пор дела на Саметере приводили меня только в самые чистые и высокие районы высотного округа Урбитана, поднимающиеся над завесой смога.
Средневысотный уровень представлял собой унылую территорию нищеты и упадка. Все вокруг покрывала тягучая смола атмосферных загрязнений, беспрестанно лил кислотный дождь. По плохо освещенным улицам из конца в конец тащились колонны примитивных машин, и казалось, что самый камень зданий поражен гниением. Дымная мгла средневысотного округа имела огненный, красноватый оттенок, благодаря зареву, полыхающему над гигантскими заводами газовой переработки. Это напоминало мне картины, изображающие адское пекло.
Мы вышли из бронированного спидера Уорекс на углу улиц Парикмахеров и Пятидесятницы. Капитан надела шлем арбитра и стеганый армейский плащ. Мне очень хотелось иметь при себе шляпу или кислородную маску. Дождь вонял мочой. Примерно раз в тридцать секунд мимо нас по подвесной железной дороге, сотрясая землю, проносился экспресс.
— Сюда! — выкрикнула Уорекс и повела нас через двери, ведущие в гулкий коридор многоквартирного дома.
Все вокруг покрывал слой вековой грязи. Отопление работало на всю катушку, целью чего, возможно, была борьба с постоянной сыростью, но результатом стали влажная духота и запах псины.
Здесь и нашла свое последнее пристанище Идилана Фаспл. Ее обнаружили под крышей.
— Где она жила? — спросил Фишиг.
— Через две улицы отсюда. Она занимала комнату в одном из старых жилых массивов.
— А Хеуолл?
— Жил в доме примерно в километре западнее. А останки его обнаружили в пяти кварталах к востоку.
Я заглянул в информационный планшет. Завод, где нашли Момбрила, располагался менее чем в тридцати минутах ходьбы, а до дома Грейвена можно было добраться, немного проехавшись на трамвае. Из географического фокуса выбивалось только тело Грейвена, выброшенное в залив.
— Я тоже заметила, что все они жили неподалеку друг от друга, — улыбнулась Уорекс.
— Не сомневаюсь. Тем не менее, «неподалеку» — действительно подходящее слово. Не просто в регионе или округе. На рядом расположенных улицах… их можно назвать соседями.
— Есть идеи? — спросила Биквин.
— Убийца или убийцы тоже должны быть местными, — сказал Фишиг.
— Или же кто-то из другого района настолько ненавидел местных обитателей, что приходил сюда убивать, — произнесла Уорекс.
— Словно в охотничьи угодья? — подметил Годвин.
Я кивнул. Обе догадки могли оказаться верными.
— Осмотримся вокруг, — сказал я Фишигу и Биквин.
Я ожидал реакции Уорекс, офицеры которой уже прочесали все здание. Но она ничего не сказала. Наша экспертная проверка могла дать что-нибудь новое.
В конце коридора я обнаружил небольшое помещение. В нем, без сомнения, располагался офис управляющего. К фанерной стене были пришпилены бумажные свитки: арендные описи, списки нарядов по обслуживанию оборудования, записки с жалобами жителей. Здесь же стояли ящик с утерянными вещами, помещенный в контейнер с маслом частично разобранный мини-сервитор и пахло дешевой выпивкой. Выцветшая лента и бумажная розетка из имперской часовни были приколоты над дверью гвардейским значком, отмечающим полковой ранг обладателя.
— Что вы здесь делаете?
Я оглянулся. Управляющий оказался мужчиной средних лет, одетым в грязный рабочий комбинезон. Я поискал отличительные особенности. Они всегда меня интересуют. Золотой перстень с печаткой в виде птички-каменки. Ряд постоянных металлических скобок, стягивающих шрам на его голове, где никогда снова не вырастут волосы. Преждевременно иссохшая кожа. Настороженный взгляд.
Когда я представился, он не был слишком впечатлен. На мой вопрос о том, кто он такой, мужчина ответил только одно: «Управляющий. Что вы здесь делаете?»
Я осторожно применил Волю. Псионический дар часто закрывает столько же дверей, сколько и открывает. Но в этом человеке было что-то особенное. Он нуждался в этой встряске.
— Как вас зовут? — спросил я, запуская ментальный щуп. Управляющий отшатнулся, и его зрачки изумленно расширились.
— Кватер Трэвес, — пробубнил он.
— Вы были знакомы с акушеркой Фаспл?
— Иногда встречал.
— Разговаривали?
Трэвес покачал головой. Он, не отрываясь, продолжал смотреть мне прямо в глаза.
— У нее были друзья?
Управляющий пожал плечами.
— А что насчет посторонних? Никто не болтался по дому?
Он прищурил глаза. Печальный, насмешливый взгляд, говорящий о том, что я, должно быть, не видел эти улицы.
— У кого есть доступ к чердачным помещениям, где было обнаружено тело?
— Туда никто не поднимался с тех пор, как было построено здание. А потом отопительная система полетела и подрядчикам пришлось проламывать крышу, чтобы туда попасть. Тогда тело и нашли.
— А люка нет?
— Там шлюзовой ставень. Он заперт, и ни у кого нет ключей. Проще проломить гипсовую стену.
Мы спрятались от дождя под подвесной железной дорогой.
— То же самое Трэвес рассказал и мне, — подтвердила Уорекс. — До тех пор пока подрядчики не поднялись на крышу, там годами никто не бывал.
— Кто-то побывал. Кто-то, у кого оказались ключи от ставня. Убийца.
Сточные трубы, где нашли Хеуолла, располагались позади ряда коммерческих строений, облепивших древнюю поверхность инструментального цеха. Здесь же располагалось нечто вроде бара — здание размером в два этажа, где неоновая вывеска мерцала между аквилой и геральдической лилией. Фишиг и Уорекс продолжили подниматься на следующий подвесной уровень, чтобы полюбоваться там на грязные окна домов. Мы с Биквин зашли в бар.
Освещение внутри было тусклым. На верхнем этаже на вращающихся стульях сидели четверо или пятеро выпивох, которые не обратили на нас никакого внимания. В воздухе витал аромат обскуры.
За стойкой бара стояла женщина, которая сердито повернулась к нам в тот же момент, как мы вошли. Она разменяла пятый десяток и обладала мощным, почти мужским телосложением. Рукава ее рубашки были обрезаны по плечи, позволяя увидеть руки, которые были не менее мускулистыми, чем у Фишига. На бицепсе виднелась небольшая татуировка в виде черепа с перекрещенными костями. Кожа ее лица была иссохшей и грубой.
— Что вам надо? — спросила она, протирая стойку стеклотканью.
При этом я увидел, что ее правую руку, начиная от локтя, заменял протез.
— Информация, — сказал я.
Она резким движением бросила тряпку за ряд бутылок, стоявших на полке за ее спиной.
— Это не ко мне.
— Вы знакомы с человеком по имени Хеуолл?
— Нет.
— Этого человека нашли в канализационных трубах за этими зданиями.
— Ого. А я и не знала, что у него было имя.
Теперь, оказавшись к ней ближе, я смог разглядеть, что татуировка на ее руке изображает не череп и кости. Это была каменка.
— У всех нас есть имена. Кстати, как зовут вас?
— Омин Люнд.
— Вы живете здесь?
— Живу — слишком сильное слово. — Она отвернулась, чтобы вновь наполнить стакан одного из выпивох.
— Жуткая стерва, — произнесла Биквин, когда мы вышли наружу. — Здесь все ведут себя так, словно им есть что скрывать.
— Здесь у всякого найдется что скрывать, хотя бы ненависть к этому городу.
Удача отвернулась от Урбитана, да и от всего Саметера, уже много лет назад. Промышленные ульи Трациана Примарис задавили производство Саметера, и прибыль с экспорта резко сократилась. Стараясь не выбыть из конкурентной борьбы, местные власти, чтобы увеличить производство, сняли с химических заводов ограничения по выбросу загрязнений в атмосферу. В течение нескольких сотен лет Урбитан имел проблемы со смогом и отравляющими воздух веществами. Но в последние несколько десятилетий эти проблемы уже никого не волновали. Загудел вокс. Меня вызывал Эмос.
— Что удалось найти?
— Это очень странно. Саметер оставался чист от скверны довольно приличное время. Последний раз Инквизиция проводила здесь расследование тридцать один стандартный год назад, да и то не в Урбитане, а в Аквитании, столице. Искали незарегистрированного псайкера. Конечно, преступность на планете широко распространена, в особенности если говорить о торговле наркотиками и уличных драках. Но ничего, что на самом деле можно было бы назвать ересью.
— Нет ничего, что напоминало бы ритуальные убийства в нашем случае?
— Ничего, хотя я проверил архивы за два столетия.
— Что насчет значений дат?
— Тринадцатое саггитара — это почти канун солнцестояния, но я не могу проследить какую-либо связь. День зачистки ульев Сарпетала, как правило, знаменуется усилением деятельности культов в субсекторе, но до него еще шесть недель. Единственное, что могу сказать, так это то, что пятого саггитара была двадцать первая годовщина битвы за Высоты Клодеши.
— Не припоминаю такой.
— Шестое из семи полномасштабных сражений за время шестнадцатимесячной имперской кампании на Сюреалис Шесть.
— Сюреалис… это же в целом субсекторе отсюда! Эмос, какой день ни возьми, он окажется годовщиной какой-нибудь имперской операции. Какая связь?
— Девятый Саметерский полк сражался на Сюреалисе.
Фишиг и Уорекс, наконец, перестали шнырять по верхним уровням и присоединились к нам. Капитан разговаривала по воксу.
Она выключила его и посмотрела на меня. По ее щитку струились капли дождя.
— Нашли еще одного, инквизитор, — сказала она.
Это был не один, а трое, и их обнаружение серьезно расширило зону поисков. Муниципальные рабочие должны были снести старое складское здание, серьезно поврежденное пожаром два месяца назад, чтобы использовать освободившееся пространство под строительство дешевого блочного жилья. Тела обнаружили за изоляционным слоем разрушающейся секции, которую не затронул огонь. Женщина и двое мужчин были изувечены так же, как и все остальные жертвы.
Но эти трупы пролежали значительно дольше. Чтобы понять это, мне хватило одного взгляда.
Пригибаясь, я стал пробираться среди обломков склада. Сквозь дыры в крыше лил дождь, похожий на снег в холодном голубом свете прожекторов арбитров.
Повсюду стояли офицеры, но ни один из них не стал прикасаться к находке.
Мумифицировавшиеся и скорчившиеся в позе эмбриона сухие останки долгое время пролежали за стеной.
— Что это? — спросил я.
Фишиг наклонился вперед, чтобы рассмотреть.
— Клейкая лента. Их обмотали, чтобы не разваливались. Старая. Верхний слой уже прогнил.
— На ней есть какой-то узор. Из серебряных частичек.
— Думаю, что это армейский вариант. Знаешь, такой с серебристым покрытием? Оно со временем осыпается.
— Эти тела были спрятаны в разное время, — сказал я.
— Мне тоже так показалось, — ответил Фишиг.
Отчета эксперта-медика пришлось прождать шесть часов, но он подтвердил наши догадки. Все три тела пролежали за стеной не менее восьми лет, хотя для каждого этот срок был разным. Особенности разложения показывали, что один из мужчин пробыл там порядка двенадцати лет, а двое других попали туда позднее. Идентифицировать трупы пока не удавалось.
— В последний раз склад использовался шесть лет назад, — пояснила мне Уорекс.
— Мне нужен список людей, работавших здесь до того, как здание вышло из эксплуатации.
Кто-то в течение нескольких лет использовал одно и то же место и моток клейкой ленты, чтобы прятать тела.
Заброшенный кожевенный завод, где нашли беднягу Момбрила, стоял на пересечении улицы Ксеркса и ряда трущобных многоэтажных домов, известных как Громада. Здесь все еще стояла постоянная вонь щелока и короскутума, использующихся при дублении. Никакие кислотные дожди не могли вымыть этот запах.
Нормального выхода на крышу не было. Мы с Фишигом и Биквин забрались туда по металлической пожарной лестнице.
— Как долго может прожить человек с такими увечьями?
— Если отрубить одни только кисти, он, скорее всего, истечет кровью минут за двадцать, — прикинул Фишиг. — Но если ему пришлось спасаться бегством, то его мог немного подстегивать адреналин.
— Значит, от места, где он был найден, до места преступления должно быть не более двадцати минут ходу.
Мы осмотрелись. На нас в ответ посмотрел грязный город, перенаселенный, со жмущимися друг к другу домами. Существовали сотни возможностей. Чтобы все обыскать, потребовались бы многие дни.
Но мы могли сузить зону поисков.
— Как он попал на крышу? — спросил я.
— Мне тоже хотелось бы знать, — произнес Фишиг.
— А лестница, по которой мы… — Биквин осеклась, осознав свою оплошность.
— Без рук? — усмехнулся Фишиг.
— И без глаз, — закончил я. — Возможно, что он не сбежал. Вероятно, что сюда его притащили мучители.
— Или же он свалился, — сказала Биквин, показывая куда-то. С востока над крышей кожевенного завода нависало здание склада. В десяти метрах над нами виднелись разбитые окна.
— Если он был где-то там, то мог, удирая в своей слепоте, вывалиться оттуда и упасть на крышу…
— Хорошая мысль, Елизавета, — сказал я.
Арбитры проделали неплохую работу, но даже Уорекс не задумалась о несоответствиях.
Мы подошли к боковому входу склада. Помятые металлические ставни оказались заперты. На стене было прикреплено объявление, предостерегающее от взлома собственности Агрикультурных Хранилищ Гандлмаса.
Я извлек свой мультиключ и отпер висячий замок. При этом я заметил, как Фишиг вынимает пистолет.
— В чем дело?
— У меня такое чувство… что за нами сейчас наблюдают.
Мы вошли внутрь. Воздух был прохладным. Здесь все еще пахло химикатами. Ряды цистерн, наполненных химическими удобрениями, выстроились вдоль стен гулкого помещения.
Пол второго этажа представлял собой дощатый настил. Помещение не использовалось уже несколько лет. Дверь, за которой начинался подъем наверх, была забрана металлической решеткой, мокрой от стекающей дождевой воды. Фишиг дернул решетку. Та оказалась фальшивой и легко отошла в сторону.
Теперь и я вытащил свой автоматический пистолет.
На третьем этаже, откуда можно было выйти на крышу примыкающего здания, мы обнаружили комнату десять на десять метров, на полу которой был расстелен лист пластика, покрытый запекшейся кровью и прочими органическими отложениями. В помещении висел запах ужаса.
— Здесь с ним и сделали это, — уверенно произнес Фишиг.
— Никаких культовых знаков или символики Хаоса, — заметил я.
— Не факт, — сказала Биквин, пересекая комнату и стараясь не наступить на измазанный лист.
Я был более чем уверен, что она куда больше заботилась о сохранности своей обуви, нежели о неприкосновенности сцены преступления.
— Что это? Здесь что-то было подвешено.
В стену было вбито два ржавых крюка, свежие царапины на которых давали понять: здесь недавно что-то вешали. На полу под крюками желтым мелом был нанесен причудливый символ.
— Он встречался мне и раньше, — сказал я.
В этот момент загудел мой вокс. Меня вызывала Уорекс.
— У меня есть запрошенный вами список рабочих.
— Хорошо. Где вы сейчас?
— Собираемся встретиться с вами на кожевенном заводе, если вы все еще там.
— Мы встретимся с вами на углу улицы Ксеркса. Передайте своим людям, что мы обнаружили место преступления на складе удобрений.
Мы вышли из комнаты, где произошло убийство, и направились к лестничному проему.
Фишиг застыл на месте и вскинул пистолет.
— Снова? — прошептал я.
Он кивнул и оттолкнул Биквин в укрытие за дверь.
Если не считать стука дождя и шуршания насекомых, стояла абсолютная тишина. Сжимая оружие, Фишиг посмотрел на ветхую крышу. Может быть, это только мое воображение, но мне показалось, что я увидел тень, двигавшуюся по обнажившимся стропилам.
Я двинулся вперед, направляя ствол на эту тень.
Что-то скрипнуло. Половица.
Фишиг указал на лестницу. Я кивнул, подтверждая, но последнее, чего мне хотелось, так это открывать огонь по ложной цели, поэтому я осторожно включил вокс и прошептал:
— Уорекс, вы точно не входили на склад, чтобы встретиться с нами?
— Никак нет, инквизитор.
— Прием окончен.
Фишиг подошел к краю лестничной площадки и посмотрел вниз, нацеливая оружие.
Лазерный импульс пробил доски возле его ног, и Годвин откатился в сторону.
Я выпустил три заряда в лестничный пролет, но неудачно выбрал угол.
В ответ раздалось два выстрела из винтовки, а затем снова полыхнул лазер, обжигая пол.
«Стреляют сверху», — запоздало сообразил я. Тот, кто стоял на лестнице, был вооружен винтовкой, но лазерный огонь велся с крыши. Я услышал шаги этажом ниже. Фишиг приподнялся, собираясь броситься в погоню, но очередной лазерный импульс заставил его снова залечь.
Я вскинул пистолет и открыл огонь по крыше, пробивая в черепице дыры, сквозь которые заструился бледный свет.
Наверху что-то зашуршало и заскрипело.
Фишиг тут же оказался на лестнице, преследуя второго противника.
Я же побежал по третьему этажу, следуя за звуками, которые издавал человек, бегущий по крыше.
В проломе я увидел силуэт и выстрелил снова. Мне ответила яркая вспышка лазера, но затем раздался глухой удар и скрежет, как при скольжении.
— Прекратить огонь! Сдавайтесь! Инквизиция! — проревел я, воспользовавшись Волей.
Последовал более весомый грохот, словно обрушилась целая секция крыши. В соседнем помещении черепица лавиной сыпалась на пол и разбивалась.
Я вломился в дверь, вскидывая пистолет и готовясь выкрикнуть очередной приказ, подкрепленный Волей. Но в комнате никого не оказалось. Кучи битой черепицы и кирпичей устилали пол под зияющей дырой в крыше, и среди обломков лежала деформированная лазерная винтовка. В дальнем конце комнаты виднелись разбитые окна, те самые, которые Биквин заметила с крыши кожевенного завода.
Я подбежал к одному из них. По крыше кожевенного завода бежала массивная фигура в темной одежде. Убийца спасался от меня тем же путем, каким от него в последний раз сбежала жертва, — через окна, выходящие на крышу соседнего здания.
Расстояние было слишком большим, чтобы использование Воли дало хоть какой-нибудь эффект, зато угол зрения и прицел оказались достаточно хороши. Я решил стрелять в затылок и, за секунду до того, как убийца исчез бы в укрытии, стал плавно нажимать на курок…
…и тут позади меня взорвался весь мир.
В себя я пришел, лежа на руках баюкающей меня Биквин.
— Не шевелись, Эйзенхорн. Медики скоро прибудут.
— Что случилось? — спросил я.
— Мина-ловушка. Помнишь лазган, который бросил тот парень? Он взорвался у тебя за спиной. Перегрузка энергетической ячейки.
— Фишиг достал своего?
— Конечно.
На самом деле нет. Ему это не удалось. Он упорно гнался за своим противником по лестнице через два этажа, а затем через нижние помещения склада. У выхода убийца неожиданно развернулся и опустошил обойму своего автоматического пистолета в Годвина, вынуждая того броситься в укрытие.
В этот момент подоспела капитан Уорекс и пристрелила человека, стоявшего в дверях.
Мы собрались в тесном офисе Уорекс. Отделение арбитров средневысотного сектора гудело, как потревоженный улей. К нам присоединился Эмос, нагруженный бумагами и информационными планшетами и притащивший с собой Мидаса Бетанкора.
— Ты в порядке? — спросил Мидас.
В своей вышитой вишневой безрукавке он казался ярким цветным пятном на фоне строгого сумрака средневозвышенного округа.
— Мелкие ссадины. Со мной все хорошо.
— Я-то думал, что мы собираемся улетать, а ты тут, оказывается, просто решил повеселиться без меня.
— Я тоже думал, что мы собираемся улетать, пока не увидел это дело. Посмотри записи Биквин. Мне нужно, чтобы ты как можно быстрее вошел в курс дела.
Древнее, напичканное аугметикой тело Эмоса дошаркало до стола Уорекс и бесцеремонно свалило в кучу свои книги и планшеты.
— Я работал, — сказал Убер.
— И наработал какие-нибудь результаты? — спросила Биквин. Он одарил ее кислым взглядом.
— Нет, если честно. Но мне удалось собрать достойный похвалы объем информации. Когда начнется обсуждение, я, возможно, смогу заполнить некоторые пустые места.
— Нет результатов, Эмос? Это очень странно, — усмехнулся Мидас, и его белые зубы сверкнули на темном лице.
Он передразнивал престарелого ученого, используя излюбленную фразу Эмоса.
Передо мной лежал список рабочих склада, где нашли три тела, и еще один такой же список для сельскохозяйственного хранилища, где мы вступили в перестрелку. Быстрая сверка дала два совпадающих имени.
— Брел Содакис. Вим Веник. Оба работали на складе, пока тот не закрылся. На данный момент оба наняты «Агрикультурными хранилищами Гандлмаса».
— Прошлое? Адреса? — спросил я у Уорекс.
— Я проверю, — сказала она.
— Итак… значит, у нас здесь культ, да? — спросил Мидас. — У вас есть серия ритуальных убийств, как минимум одно место преступления, а теперь еще и имена двух возможных культистов.
— Возможно.
Я не был уверен. Все казалось одновременно и большим, и меньшим, чем представлялось вначале. Чутье инквизитора.
Остатки лазерной винтовки, брошенной моим соперником, лежали на столе для улик. Несмотря на повреждения, причиненные взорвавшейся от перегрузки энергетической ячейкой, не составило труда определить модель.
— Энергетическая ячейка могла взорваться из-за того, что оружие упало? Он ведь провалился сквозь крышу, верно? — спросила Биквин.
— Эти штуки очень прочные, — ответил Годвин.
— Принудительная перегрузка, — сказал я. — Старый трюк Имперской Гвардии. Солдаты знают, как это сделать. Применяется в качестве последнего слова в критической ситуации. Когда их зажимают в угол. Когда им все равно остается только умереть.
— Нестандартное изменение, — произнес Фишиг, тыча в дужку курка искалеченного лазгана. Знания Годвина об оружии казались порой обширными до неприличия. — Видите эту модификацию? Дужку расточили, чтобы сделать расстояние до курка больше.
— Зачем? — спросил я.
— Чтобы удобнее было держать, — пожал плечами Фишиг. — Например, аугметической рукой с увеличенными пальцами.
Мы прошли по коридору к помещению морга, где на столе лежал человек, застреленный Уорекс. Это был средних лет мужчина мощного телосложения, но выглядевший явно старше своих лет. Его кожа была обветренной и морщинистой.
— Личность установили?
— Мы работаем над этим.
Сотрудники морга раздели покойника донага. Фишиг старательно изучил его, перевернув труп с помощью Уорекс, чтобы осмотреть спину. Одежда и личные вещи мужчины лежали в пластиковых пакетах на подносе в ногах покойного. Я взял один пакет и поднес его к свету.
— Татуировка, — отрапортовал Фишиг. — Имперский орел на левом плече. Грубая, старая. Под ней буквы… заглавная С, точка, заглавная П, точка, заглавная I, заглавная X.
Я как раз нашел в пакете перстень с печаткой. Золотой, с изображением каменки.
— С. П. IX, — произнес Эмос, — Саметерский полк номер девять.
Девятый Саметерский полк был основан в Урбитане двадцать три года назад и нес службу, как уже сообщил Эмос, во время жестокой освободительной войны на Сюреалисе Шесть. Согласно городским архивам, пятьсот тринадцать ветеранов той войны и того полка вернулись на родину после службы тринадцать лет тому назад, попав из мира воюющего в мир увядающий, полный болезненной нищеты и лишенный будущего. Их полковой эмблемой, что нормально для некогда агрикультурного мира, была птичка каменка.
— Они вернулись тринадцать лет назад. И самая давняя жертва также относится к этому времени, — произнес Фишиг.
— Кампания на Сюреалисе Шесть была тяжелой, верно? — спросил я.
Эмос кивнул:
— Враг хорошо окопался. Сражение было яростным, ожесточенным. Ожесточающим. Да к тому же еще и климат. В небе два солнца, белые карлики, нет никакого облачного покрова. Одуряющие жара и свет, не говоря уже о потоках ультрафиолета.
— Травмирует кожу, — пробормотал я. — Она становится обветренной и преждевременно старится.
Все посмотрели на морщинистое лицо покойного, лежащего на столе.
— Я запрошу список ветеранов, — вызвалась Уорекс.
— Он у меня уже есть, — произнес Эмос.
— Готов биться об заклад, что ты найдешь в нем имена Брела Содакиса и Вима Веника, — сказал я.
Эмос помолчал, просматривая перечень.
— Так и есть, — наконец согласился он.
— А что насчет Кватера Трэвеса?
— Да, он тоже здесь. Мастер-комендор-сержант Кватер Трэвес.
— А Омин Люнд?
— Кххм… да. Снайпер первого класса. Оставила службу по инвалидности.
— Значит, Девятый Саметерский был смешанным полком? — спросила Биквин.
— Как и все наши войска Гвардии, — с гордостью произнесла Уорекс.
— Итак, все эти мужчины… и женщины… — задумчиво заговорил Мидас. — Эти солдаты прошли через ад. Они сражались с порчей, занесенной Хаосом… Ты думаешь, они привезли ее с собой? Оказались затронуты сами? Ты думаешь, что на Сюреалисе они были инфицированы прикосновением варпа и с тех пор совершают ритуальные убийства, поклоняясь ему?
— Нет, — сказал я. — Мне кажется, что они все еще продолжают сражаться.
Печальной реальностью Империума до сих пор остается то, что еще ни один ветеран не смог вернуться с войны невредимым. Одни только сражения уже рвут нервы и калечат тела. Но ужасы варпа и отвратительные расы ксеносов вроде тиранидов навсегда травмируют рассудок, заставляя ветеранов бояться теней и ночи, а иногда и собственных друзей и соседей до конца жизни.
Гвардейцы Девятого Саметерского пехотного полка возвратились тринадцать лет назад, поломанные свирепой войной против извечного врага человечества, и вместе со своими шрамами и страхами привезли с собой эту войну.
Арбитры немедленно устроили рейды по адресам всех тех ветеранов из списка, чье местожительство удавалось проследить, и тех, которые еще были живы. Выяснилось, что со времени их возвращения на родину рак кожи унес две сотни ветеранов. Они присоединились к боевым потерям на Сюреалисе.
Многих оставшихся удалось захватить. Сбившиеся с пути праведного пьяницы, опустившиеся наркоманы и несколько почтенных граждан, старающихся вести честную жизнь. Перед этими последними мне в особенности хотелось извиниться.
Но около семидесяти человек выследить не удалось. Многие из них могли пропасть без вести, переехать или умереть без того, чтобы информация об этом дошла до властей. Но некоторые, совершенно очевидно, сбежали. Для начала хотя бы Люнд, Трэвес, Содакис, Веник. Их квартиры были обнаружены пустыми, с разбросанными вещами, как если бы обитатели покидали свое жилье в спешке. То же самое было найдено еще по двадцати адресам, соответствующим именам из списка.
В дом одного из ветеранов, бывшего капрала Жеффина Санкто, арбитры прибыли как раз вовремя, чтобы предотвратить побег. В Гвардии Санкто был огнеметчиком и, как многие его коллеги, ухитрился оставить свое оружие на память. Проревев боевой клич Девятого Саметерского полка, он спалил четырех арбитров на лестничной клетке, прежде чем тактические группы органов правосудия изрешетили его тело градом ружейных выстрелов.
— Почему они убивают? — спросила Биквин. — Все эти годы, проводя тайный ритуал?
— Не знаю.
— Знаешь, Эйзенхорн. Прекрасно знаешь!
— Ладно. Я догадываюсь. Представь… анекдот про состояние Императора, рассказанный парнем с соседнего кузнечного пресса, заставляет твой хрупкий рассудок поверить, что этот человек затронут варпом. Кто-то изготавливает парики, чьи завитки напоминают тебе тайные знаки Хаоса. Акушерка, как тебе кажется, подсовывает отпрысков вечного врага в дома матерей средневысотного округа. Бродячий проповедник кажется слишком пылким, чтобы быть чистым.
Она уставилась в пол лэндспидера.
— Они видят демонов повсюду.
— И во всем. Во всех. И, так уж выходит, они верят, что, убивая, служат Императору. Они не доверяют никому, поэтому не информируют власти. Они забирают глаза, руки и языки… все органы коммуникации, все, при помощи чего извечный враг мог передавать свою гнусную ложь. Затем они уничтожают сердце и мозг — органы, которые, согласно типичному солдатскому мифу, вмещают демонов.
— Так что мы будем делать теперь?
— Снова доверимся интуиции.
Ратуша Аграрного Братства Саметера представляла собой массивное здание, возведенное из бутового камня на Печной улице. Ее фасад разрушался под воздействием смога и кислотных дождей. Строение стояло заброшенным уже два десятилетия.
В последний раз оно использовалось в качестве сборного пункта для завербованных солдат Девятого Саметерского полка. В длинных коридорах ратуши мужчины и женщины, поступавшие на службу, вносили свои имена в списки, получали новехонькую униформу и приносили боевую присягу Богу-Императору Человечества.
В определенные времена, при определенных обстоятельствах, когда нет возможности использовать настоящий алтарь Императора, офицеры Гвардии вынуждены импровизировать, чтобы проводить свои церемонии. Имперский орел, штандарт с аквилой, подвешивается на стене, а освященная точка отмечается под ним на полу желтым мелом.
Ратуша не была освященным зданием. И основание полка должно было стать первым случаем, когда молодые рекруты увидели, как это происходит. Они приносили свои клятвы гербу, нарисованному мелом, и свисающей со стены аквиле.
Уорекс привела с собой три группы огневой поддержки, но я решил, что вначале тихо войду я в сопровождении только Мидаса и Фишига. Биквин и Эмос остались в машине.
Мидас был вооружен своими парными игольными пистолетами, а Фишиг взял автоматическое ружье. Я же вогнал плоскую обойму, полную зарядов, в прекрасный болтерный пистолет, который подарил мне Бритнот, библиарий Адептус Астартес Караула Смерти.
Мы распахнули дощатые двери разрушающегося здания и пошли по сырому коридору. С потолка капала вода, собираясь в лужицы на изъеденном кислотой мраморе.
До нас донеслось пение. Нестройный хор распевал Боевой гимн Золотого Трона.
Низко пригибаясь, я повел своих спутников вперед. Через потрескавшиеся окна внутренней двери мы заглянули в главный зал. Двадцать три ветерана в обносившейся одежде стояли рядами, преклонив колена на грязном полу. Пока они пели, их головы склонялись перед имперским орлом, свисающим со стены. Под аквилой на полу виднелся нарисованный желтым мелом герб. У каждого ветерана был заплечный мешок или рюкзак, а в ногах лежало оружие.
У меня заныло сердце. Именно так все и выглядело два десятилетия назад, когда они еще только поступали на службу, молодые, полные сил и рвения. До того, как началась война. До того, как начался кошмар.
— Дайте мне попробовать… попытаться предоставить им шанс, — произнес я.
— Грегор! — прошипел Мидас.
— Дайте мне попытаться, ради их спасения. Прикройте меня.
Я скользнул в зал, опустив оружие вдоль тела, и присоединился к хору.
Один за другим голоса умолкали, а склоненные головы поворачивались ко мне. В дальнем конце возле желтого алтарного знака стояли, уставившись на меня, Люнд, Трэвес и еще один, незнакомый мне бородач.
Не обращая внимания на умолкшие голоса, я допел гимн.
— Все завершилось, — сказал я. — Война окончена, и вы исполнили свой долг. Вы сделали даже много больше того, что от вас требовала присяга.
Молчание.
— Я инквизитор Грегор Эйзенхорн. И я здесь, чтобы освободить вас. Осторожная война против гнили Хаоса, которую вы втайне вели на Урбитане, завершена. Теперь в дело вступает Инквизиция. Вы можете отдохнуть.
Двое или трое склонившихся ветеранов заплакали.
— Ты лжешь, — произнесла Люнд, выходя вперед.
— Не лгу. Сдайте ваше оружие, и я обещаю, что с вами обойдутся по справедливости и со всем уважением.
— Мы… мы получим медали? — дрожащим голосом спросил бородатый человек.
— С вами вечно пребудет благодарность Императора.
Все больше людей плакало. Из страха, отчаяния или явного облегчения.
— Не верьте ему! — сказал Трэвес. — Это очередной трюк!
— Я видела тебя в своем баре, — сказала Люнд, делая еще один шаг вперед. — Ты вынюхивал.
Ее голос был пустым, отстраненным.
— А я видел тебя на крыше кожевенного завода, Омин Люнд. Ты все еще метко стреляешь, несмотря на искусственную руку.
Она с некоторым стыдом посмотрела на свой протез.
— Мы получим медали? — с надеждой повторил бородач. Трэвес обернулся к нему:
— Спейк, ты кретин, конечно же нет! Он пришел, чтобы убить нас!
— Нет, я… — начал было я.
— Я хочу медаль! — неожиданно закричал Спейк, плавно и стремительно срывая с пояса лазерный пистолет, как может только опытный солдат.
Выбора у меня не оставалось.
Его выстрел пропорол наплечник моего плаща. А мой болт взорвался в голове Спейка, окропив кровью ржавого металлического орла на стене.
Началось сущее светопреставление.
Ветераны вскочили на ноги, открывая бешеную пальбу и рассредоточиваясь.
Я бросился на пол, и пули изрешетили гипсовую стену у меня за спиной. В какой-то момент Мидас и Фишиг бросились внутрь, стреляя навскидку. Трое или четверо ветеранов рухнули, скошенные бесшумными иглами, и еще шестеро закувыркались, когда их разорвали на части выстрелы из дробовика.
Трэвес побежал вдоль рядов скамеек, стреляя в меня из своего старого армейского лазгана. Я откатился в сторону и выстрелил в ответ, но мой заряд ушел в сторону. Лицо Кватера исказилось, когда его прошили иглы, и бывший гвардеец сложился пополам.
Внутрь ворвались Уорекс и ее отряды огневой поддержки. Пламя из опрокинутых химических светильников взметнулось по стене.
Я поднялся на ноги и был отброшен назад лазерным импульсом, оторвавшим мне левую руку.
Падая, я увидел Люнд, с трудом управляющуюся с нерасточенным курком лазгана Трэвеса.
Мой болт ударил в Омин Люнд с такой силой, что ее пронесло над скамьями и ударило о стену. Ее тело сорвало со стены имперскую аквилу.
Ни один ветеран не вышел из стен ратуши живым. Стрельба продолжалась в течение двух часов. Пятеро арбитров Уорекс погибли, застреленные бывшими бойцами Девятого Саметерского полка. Ветераны стояли до последней капли крови. Лучшего о гвардейцах и не скажешь.
Это дело ввергло меня в уныние и задумчивость. Я посвятил всю свою жизнь служению Империуму, защите его от многочисленных врагов, как внешних, так и внутренних.
Но не против его же служителей! Гвардейцы оставались верны и честны по отношению к нему. Как бы они ни заблуждались, они все же шли по пути, освященному именем Императора.
Люнд стоила мне руки. Рука за руку. На Саметере мне изготовили протез. Я никогда не пользовался им. В течение двух лет я проходил с опаленным обрубком. Потом хирурги на Мессине, наконец, имплантировали мне полностью функционирующую конечность.
Но мне кажется, это было слишком малой ценой за случившееся.
Я никогда больше не возвращался на Саметер. И по сей день там находят спрятанные тела. Тела столь многих, погибших во имя Императора.

Хм. Видимо, пора заводить очередной «соответствующий тэг» >< я что-то слишком много пишу про...

@темы: Мы все сделаем вахой! Даже кофе рекафом и чай танной!, Увлечения